7 дней в июне
Шрифт:
– Протокол писать будем? – прикололся Игорек.
– Ага. Счас, только понятых в лесу отыщем – и вперед – саркастически ответил Андрей.
Мы со Старым переглянулись: и почему дядя Саша живет в Москве? В конце концов, эксперт бы нам не помешал – не сейчас, конечно, но потом – всяко может быть. Надо бы связаться с ним по мылу, если инет заработает.
Еще два немца оказались мертвыми, как не попавшее под топор папы Карло полено – в том смысле, что им оторвало, по моему, все – от носа до «гвоздика». Третий немец – еще один «второй номер» – был жив, но судя по всему – ненадолго. Тем не менее, студенты вкололи ему «дурь» из шприц-тюбика (и куда только наркоконтроль белорусский смотрит), перевязали (видела бы эту перевязку моя
– Ну что, вроде закончили осмотр? Пора двигаться? – спросил Андрей.
– Вроде да. Только куда-то урки пропали. Куда их твой увел – поинтересовался я у Володи. Его коллега вместе с двумя операми розыска вскорости после окончания нашей «стрелки» с «Бранденбургом» уструячили куда-то в «сторону моря», как тот южнокорейский «Боинг».
– Не знаю, щаз по рации свяжусь – ответил Вовка и связался.
– Через пять минут будем – ответил Коля – который коллега – мы тут кой-чего нарыли.
То, что было нам предъявлено через пять минут, заставило нас собраться в тесный кружок (собрались все 11 человек, включая Старого – вокруг лежащего Сереги).
Ребята нашли в лесу еще одного дохлого ганса. А у трупика нашли пистолет, который и изъяли «как учили» – нежно, двумя пальчиками – и в пакет полиэтиленовый. Угадайте, почему? А потому, что изъятым пистолетом оказалась «беретта-92» под патрон 9Х19 «Парабеллум». Выпуск этого ствола начался только в 72-м году. 1972-м, естественно.
Сложностей с помещением для работы на станции не возникло. После того как нашу группу расселили по двум двухкомнатным номерам в имевшемся на базе домике для размещения «крючков», а одного из гансов привели в пригодное для проведения следственных действий состояние (второй, к сожалению, все-таки откинул копыта по дороге). Нам отвели то, что и должны были отвести для работы такой, как наша, в условиях, приближенных к боевым – то есть комнату в бункере. Ну не могут же сатрапы вести допрос вражеского шпиона в каких-то других, более цивилизованных условиях? Традиция, понимаешь, а традиции надо уважать. Хотя, если честно, бункер оставлял гораздо менее гнетущее впечатление, чем следственные кабинеты «Крестов» или «Четверки» – озаботиться прикручиванием к полу столов и стульев на базе, видимо, никому не пришло в голову. Кроме того, отведенное нам помещение ранее по своим функциям являлось чем-то вроде камбуза – судя по наличию в нем холодильника, морозильной камеры и микроволновки, а также некоторого продуктового запаса. Другого, более подходящего помещения не нашлось – на выбор была либо комната для сна, либо комната для приготовления пищи – все другие подземелья РЛС были напичканы всяческой аппаратурой, и тащить туда немца было незачем. Старый, кстати, в подготовке этого действа не участвовал – он был по горло загружен проблемами размещения на базе своих бойцов – все-таки тридцать человек не служивших ранее парней двадцати лет от роду – это та еще головная боль.
В допросе первенца хотели принять участие все – в основном по принципу, достаточно четко сформулированному в незабвенном мультфильме «Тайна третьей планеты» – «А хотите, я его стукну – и он станет фиолетовым. В крапинку». Но мы с Андрюхой твердо решили соблюдать нормы приличий, в смысле – процессуальные нормы. Ну – или почти. Все-таки найти в местных условиях адвоката в порядке 49-й было несколько затруднительно, да и с переводчиком, возможно, пришлось бы напрягаться. Однако, к нашему счастью, вторая проблема отпала сама собой – немец оказался вполне себе русскоговорящим. Вова, как старший из фэйсов, сказал, что он это зрелище пропустить не может в силу своих функциональных обязанностей, и нам пришлось с ним согласиться. Остальные торчали из-за полуоткрытой двери, являя собой картину, олицетворяющую стихотворение неизвестного прокурора из УСО. Вы не слышали об этом, без сомнения, выдающемся, литературном произведении? Сейчас я вам его процитирую. Называется «Речь подсудимого»:
Я стою тут весь пушистый,
Хоть тянул два раза срок.
А судья мне, как билетик —
Вдруг счастливый номерок.
Ты проникнись, заседатель,
Посочувствуй, прокурор.
Расскажу вам честь по чести:
Не грабитель я, не вор.
Я не бил в квартире тетю
И вещей ее не брал.
Что ж на следствии признался?
То с испугу все наврал.
Бил меня оперативник —
Бил со страшным злым лицом.
Стыд, что органов сотрудник
Оказался подлецом.
Он пинал меня часами
И давил, давил, давил,
Скрежетал зубами страшно
Словно нильский крокодил.
Я ж хотел еще и раньше
Рассказать, какой он зверь.
Но при каждом из допросов
Он мне рожи строил в дверь.
Мое алиби железно,
Хоть Витек и наркоман.
Но мой кореш любит правду,
Невзирая на дурман.
Помню я, в тот день мы пили.
Знать – других не бЫло дел.
Как, и Витьку посадили?
Что творится – беспредел…
Именно так все и началось. Возмущению младшего сержанта Алексея Федоровича Фролова, 1921 года выпуска, уроженца г. Буй Костромской области, холостого, сына Пелагеи Евграфовны Фроловой, проживающей в г. Буй, призванного Буйским РВК, имеющего 1-ю группу крови, не было предела. В качестве документа, удостоверяющего его личность, он силился предъявить уже изъятый у него медальон с двумя экземплярами заполненных вкладышей, в которых мы все, что он пытался нам поведать, прочитали самостоятельно – еще по дороге. Немца подвела немецкая аккуратность. Суть в том, что на бланке вкладыша, отпечатанного типографским способом, стояла дата его выпуска – 1937 год. Но Володя, нечаянно интересовавшийся еще в своей спецшколе вопросами подтверждения личности военнослужащих в зоне боевых действий, объяснил нам, что с марта 1941-го года бланк вкладыша был другим. То есть у нашего «клиента» медальон был новый, а вкладыш в него – старый. Кто-то, может быть, на это бы и купился – мол, что было, то и выдали. Но, не я.
– Значит, зовут тебя Алексей, ты – боец… Ну, пока не важно, чего именно ты боец.
Я снял трубку стоявшего на столе внутреннего телефона и связался с дежурным по части.
– Дежурный по части капитан Хурбурмыркин – как и в случае с пилотом, разобрать фамилию было сложно, поэтому пришлось общаться почти официально:
– Товарищ капитан, это следственная группа беспокоит. У вас в части есть склад?
– Конечно, есть, товарищ следователь.
– А на складе есть бланки заявок на отпуск неважно чего?
– Так точно, есть.
– А не могли бы вы поручить отобрать несколько образцов бланков и направить бойца к нам, в застенки, с этими образцами?
– Сейчас сделаем.
«Алексей» недоумевающее смотрел на меня – наверное, никак не мог понять, с кем он беседует, почему его не бьют и где, в конце концов, жид-комиссар. Одновременно с недоумением он косил лиловым глазом (нет, нет – никаких незаконных методов – во всем виновата контузия) на россыпью лежащий на столе Вовкин «Парламент» – пачку мы, от греха подальше, на стол не выкладывали – на ней было слишком много информации, не предназначенной для неокрепших арийских мозгов – начиная от страны, Минздрав которой в последний раз предупреждает, заканчивая местом изготовления этого самого «Парламента».