77 бантиков на одной голове

Андреева Софья

— Сынок, возьми, на доброе дело. А мне старухе зачем? У нас и магазинов-то нет.

Сунув ему в карман купюру, старушка стала помогать заталкивать Тополиху в вагон. Но это было очень сложно, да и практически невозможно. Ни крона, ни корни не позволяли дереву пройти сквозь дверной проем.

Старушка, откуда только сила взялась, словно прораб на стройке руководила действиями медведя.

— Давай сынка, давай, левее…правее, ниже… ну ещё чуть-чуть… тише…тише ветки сломаешь. Ат ведь незадача, не лезет.

Медведь весь вспотел от натуги. Паровозик последний раз пискнул, хлопнул дверями и заливисто вереща на прощание покатился по извилистым рельсам в светлую даль, подальше от тупика, поближе к Лысой горе.

Старушка вытерла

уголки рта голубым платком, похлопала медведя по спине и горестно заметила.

— Ты уж не бросай её здесь, погибнет же, спилят. Была бы я молодая за вами пошла.

Медведь взвалил Тополиху на спину и тяжело ступая направился по рельсам, по которым только что сбежал поезд.

Глава 19 Мишень для пуль

У подножья Лысой горы Желми рухнул на мох, он совсем выбился из сил — не чувствовал ни рук ни ног. Тополиха, утомленная не меньше, плюхнулась рядом, тихонько постанывая, её тело болело. Медведь перебрасывал её с плеча на плечо, со спины на грудь. Он нес её то на руках, словно любимую и единственную, то словно бревно неаккуратно перекидывал через голову и тащил на спине.

В общем Тополиха чувствовала себя акробатом, в руках неутомимого жонглера. Тополиха только тихо вздыхала. Немного отлежавшись на земле, она глянула на медведя. Тот, уткнувшись мордой в сизый мох, лежал рядом и постанывал. Тополиха заметила бурое пятно на правом плече, которое разрасталось, словно чернила на промокашке. Тополиха потерла пятно пальцами, принюхалась и поняла это кровь. "Бедняга, — подумала она, предполагая кровоточащую мозоль. Как опытная медсестра, она осторожно стала стягивать пиджак. Желми застонал, потом жалобно заскулил, словно обиженная дворняжка, и открыл глаза.

Увидев оголенное плечо, Тополиха ужаснулась:

— Это не мозоль, это пуля!

Желми испуганно уставился на Тополиху, он не понимал, о чем она говорит. "Какая пуля, да она бредит", — и Желми схватился рукой за правое плечо. Оно отозвалось нестерпимой болью. Тополиха понятия не имела, кто мог стрелять в медведя.

Вдруг Желми, присмотревшись к Тополихе, показал дрожащим пальцем на её ствол. Тополиха опешила. Ее кора, словно решето, была усеяна мелкими глубокими отверстиями. Внимательно приглядевшись, Тополиха поняла, что за «пчелиные» укусы беспокоили её всю дорогу… Оказывается, сама того не замечая, она для кого-то все время служила мишенью. Этот кто-то старательно всаживал в неё порции свинцовых зарядов…. Из ранок неторопливо сочился горьковатый сок. В метре от кроны, оголив древесное нутро, светились две свежие царапины, видимо пуля прошла по касательной выхватив кору щепами. Тополиха нагнулась к земле и, набрав мха, стала затыкать им дырки. Там, где не смогла дотянуться сама, попросила помочь гусениц.

Желми терял силы с каждой минутой, и теперь обливаясь, горячим потом, бредил. Плечо его распухло и напоминало обрубок полена.

Тополиха нагнулась к Желми и тронула его за здоровое плечо. Желми только протяжно вздохнул. Тополиха оглянулась по сторонам, вдруг удастся заметить доброго отзывчивого путника. Но чуда не произошло. Медленно наваливались грязные вечерние сумерки. Тучами повисли комары, почувствовав предстоящее пиршество.

Тополиха вздохнула и подняла Желми на руки. Перегнувшись назад от тяжести, она потащила Желми на вершину склона. У неё была надежда, что там она скорее найдет какую-нибудь помощь. Тяжело передвигая корнями, Тополиха серьезно размышляла. Откуда все-таки они насобирали кучу пуль, ведь никаких выстрелов не было слышно?

Шиповник на собрании не вымолвил ни слова. Его бледное лицо не выражало никаких эмоций, хотя в душе бушевало разочарование. Кикирилла опять отложила поиски его любимой Ромашки. Щека Шиповника нервно дернулась, по ней прошла судорога. Шиповник прижал щеку рукой и заодно прикрыл улыбку, непроизвольно мелькнувшую у него от одной очень удачной мысли.

— Ну, конечно же! Как я сразу не

додумался. Пойду один. Я знаю, кто похититель. Единственное, что надо сделать, это найти то самое кафе. Так-так, надо сосредоточиться… Когда я выходил из кафе солнце светило мне в правое плечо. Электричка огибала склон с юго-восточной стороны, значит, мне надо идти в том направлении, — Шиповник сам себе указал пальцем в сторону севера, хорошо бы, конечно, переспросить у Элис, но она наверняка передаст все Кикирилле… Та станет переживать, опять начнет меня отговаривать. Нет, отдамся воле судьбы. Будь, что будет! Мир не без добрых Шиповников. Кто-нибудь да подскажет, поможет.

Пока Шиповник размышлял, собрание закончилось. Его нисколько не удивило, что было принято решение сначала спасти пленников, потом искать золотой корень. Еще неизвестно, чем дело обернется, может и не выйдет ничего, а он не может больше ждать. Золотой корень расцвел, хорошо, что не на его участке, а то хлопот с ним не оберешься, пришлось бы охранять. Пусть Кикирилла переживает по этому поводу.

Шиповник первым покинул собрание, он постарался сделать это как можно тише и незаметнее. Это ему удалось. Проскользнув в ближайший кустарник, Шиповник заторопился домой. Ноги его предательски дрожали и подкашивались. Его пугала неизвестность. Что ждет его впереди? Может, стоит вернуться, и дождаться помощи Кикириллы… Шиповник решительно отбросил все сомнения. Где шипами, где цветами, но он сам спасет Ромашку! Тут его окликнул старческий голосок.

Шиповник подпрыгнул от неожиданности. Под кустом ивы сидел Мухоморыч. Над ним прикрепленная к веткам висела бронзовая табличка «Мухоморыч».

— Зачем это? — удивился он. — Все и так знают, что ты Мухоморыч.

Мухоморыч вскинул голову и уставившись на табличку изумлено притих:

— Ба…я вспомнил.

— Что?

— Точно. Меня зовут Мухоморыч.

— И давно ты забыл?

— Недавно. Понимаешь, у нас расцвела, вернее, выросла новая поганка. Прекрасная, удивительная, голова — во… — и Мухоморыч демонстративно, словно рыбак широко раскинул руки, — фигура во… — Мухоморыч выставил свой тонкий скрюченный мизинец, показывая достоинства фигуры, — а сама вся синюшно бледная-пребледная. Я такой красоты век не видал. Околдовала она меня так, что я свое имя забыл. Она дала мне попробовать любовного эликсира, настоянного по её поганьим рецептам. По голове погладила…м-м-м — я полдня в себя прийти не мог. Вспомнил молодость, — мечтательно закатил глаза Мухоморыч.

— Поэтому ты на собрании не был?

— Собрание, собрание…А что оно уже прошло?

— Ну, да.

— А мне зачем-то надо было обязательно быть на нем. А вот зачем не помню. А Желми был?

— Нет.

— Тогда мне точно надо было прийти. Если бы знал заранее, точно бы пришел. Я, кажется, что-то хотел сказать Кикирилле. Ты случайно не знаешь, что я ей хотел сказать?

Шиповник пожал плечами. Ему было некогда лясы точить, ему надо готовиться к серьезной схватке. Может быть, ему суждено геройски погибнуть от рук врага! Он попрощался с Мухоморычем, и направился к дому — надо было взять все необходимое и отправляться в путь.

Мухоморыч махнул рукой и крикнул вслед Шиповнику.

— Я все-таки схожу к Кикирилле, вдруг она знает. У меня такое ощущение, что я забыл что-то очень важное.

— Сходи, — пробубнил Шиповник, и тут же забыл о Мухоморыче.

Шиповник шел по заранее намеченному маршруту, через Лысую гору, на север. Словно резвая лань, перепрыгивая с камня на камень, Шиповник легко преодолел подъем, и как-то неожиданно выскочил на вершину, к Рябине. Та, раскинув ветви, декламировала корове стихи. Иногда она останавливалась, тяжело вздыхала и водрузив на нос огромные очки, заглядывала в свой блокнот. Корова, расположившись на редкой травке, очень внимательно слушала. Рот её был слегка приоткрыт, и от этого она напоминала несмышленую телочку. Она словно парила в облаках, наслаждаясь напевностью Рябинового стиха.