77 бантиков на одной голове

Андреева Софья

Кикирилла вскочила, и запрыгала. Она высоко подпрыгивала, бестолково подкидывала ногами, глаза её светились от счастья.

— Как все просто, как все просто!!! Ты чего там копаешься? Пора идти… Вперед… — Вдруг она остановилась, и озадаченно посмотрела на Элис. Послушай, а я припоминаю, что мы и так уже ему обещали два камня.

— Вот всегда ты так, раздаешь обещания кому попало.

— Ну откуда я знала, — озадаченно развела руками Кикирилла. Она огорченно присела на траву, и вновь загрустила. — Опять все пропало.

— Да, — согласилась

Элис, — хотя, если бы у тебя было три камня, может это бы спасло Ромашку.

Кикирилла подняла удивленные глаза и молча уставилась на Элис.

— Ну, чего ты молчишь? — решила растормошить подругу Элис.

— Ты что серьезно, насчет трех камней?

— Кажется, да. — Не поняла Элис в чем проблема.

— Так пошли к Лысой горе у неё же есть, правда не знаю сколько, но с десяток точно даст.

— Нет, десяток не надо, не унесем. Я предполагаю, что трех хватит.

— Точно?

Кикирилла выдернула из рта Элис травинку, и стала её торопить.

— Значит так, сейчас к Лысой горе, потом к братьям. Наверняка найдется три пенька нам в помощники. Лишь бы взяли…лишь бы согласились… — повторяла Кикирилла старательно вышагивая в сторону Лысой горы.

Как Кикирилла и предполагала, Лысая гора, узнав, зачем девочкам понадобился Алмаз, сразу согласилась, и подробно рассказала, где находятся камни. Хорошо, что летучая мышь оказалась на месте, и быстро показала, так что не пришлось долго плутать по низким длинным лабиринтам подземелья.

Три камня загрузили на пенек, на другой сели сами. Третьего пенька не нашли. Мухоморыч был прав, основная масса пеньков занялась выращиванием опят. Да и эти два пенька намекнули Кикирилле, что тоже не прочь немного передохнуть от этой сумасшедшей беготни.

Кикирилла взяла с них честное пеньковое слово, что они не бросят её, по крайней мере, до тех пор, пока она не закончит свои дела с братьями Борисом и Брим-Бомом.

— Ты счастливый, — тяжело вздохнув, размышляла Муха. Она сидела на подоконнике, и, сложив свои лапки ниточки на животе, чистосердечно завидовала маленькому комарику. Он уже второй вечер пищал ей о прелестях свободной жизни, сладости свежего воздуха, обширности голубого неба, прозрачности прохладной воды.

Муха в унынии склонив голову, уже в миллионный раз стряхивала образовавшеюся слезу. Ее огромные глаза, словно теннисные шары, заволокло туманом, счастливых грез. Как она ошибалась, предполагая, что грязный вагончик это самое счастливое место в жизни, и ей повезло, что она здесь родилась и прожила практически всю жизнь.

— Ты счастливый! — в который раз сказала она Комару и вновь вздохнула.

Комарик пискнул и прожужжал:

— Так в чем дело? Бросай свое захолустье, полетели.

— Издеваешься, — грустно сказала Муха. — Для того чтобы летать нужны крылья, а у меня их нет.

— Это сложнее, — согласился Комарик, и вдруг скрылся, исчез словно фокусник, растворился в воздухе.

Муха вздохнула, и оглянулась на Ромашку. Та уж была на последнем издыхании. Муха,

конечно, поддерживала в ней силы, на сколько у неё самой было возможности. Но что может Муха, сколько может уместиться в её ладошке воды? Муха даже похудела, поливая кулачками Ромашку. Тяжело сползать с подоконника, на лавку, оттуда взбираться в ведро. А потом, пока доберешься обратно, вся вода из ладошки расплещется. Хорошо, что кругом навалом шелухи семечек, в них таскать удобнее, и больше входит и меньше разбрызгивается.

Муха уже собралась вновь сходить за водой, как неожиданно перед ней возник Комарик. Отдуваясь от быстрого полета, он, задыхаясь, пропищал:

— Послушай, я поговорил со своими родителями, они сказали, что у мух должны быть крылья.

— Не может быть! — изумилась муха, — где?

— На спине, также как и у нас. Если конечно никто тебе их не оборвал.

Муха даже затряслась от волнения.

— Подожди, подожди, я сейчас повернусь к тебе спиной, и ты посмотришь, есть ли у меня крылья.

— Поворачивайся, — разрешил Комарик, и внимательно уставился на Муху. Но та не спешила с поворотами. Комарик, недовольный затянувшейся паузой, озадаченно протянул:

— Ну, чего же ты медлишь?

— Я боюсь, — искренне призналась Муха. Она не знала, куда деть свои руки-ниточки. Ее страшила мысль, что вдруг её спина чиста, и бескрыла. Такого удара она не выдержит, с другой стороны весть, о том, что у неё там действительно растут крылья, и все годы она ползала, и не пыталась ими воспользоваться, ещё больше терзала её душу. "Как поступить?" — размышляла она. Ведь она даже не умеет ими правильно пользоваться. Все это она с дрожью в голосе рассказала Комарику.

— Не бойся, — подбодрил он её, и помахав своими прозрачными крылышками пластинами он добавил, — я тебя научу, это очень просто, раз-два, раз-два. Первые пятьдесят раз тяжело, потом привыкнешь. Давай поворачивайся.

И Муха повернулась. По восторженному возгласу Комарика она поняла, что крылья на месте. Комарик задохнулся от возмущения.

— Все годы с крыльями и ни разу ни попробовать ими взмахнуть?! — он абсолютно не понимал тупости Мухи. Об этом он чистосердечно ей высказался. Муха вздохнула и поддержала Комарика на счет своей беспросветной тупости. К её безобразной полноте добавилась бестолковое наполненное опустошение. Муха презрительно фыркнула и мысленно оскорбила свое достоинство, унизив его по заслугам.

Осторожно встав на край подоконника Муха задвинула свои глаза веками и вспомнив родителей спрыгнула с подоконника.

— Маши, маши крыльями! — падая рядом, верещал Комарик.

— Как я буду ими махать, если я не чувствую чем махать? — распластавшись на полу, вздохнула Муха. Ей было не впервой шлепаться на обшарпанные доски, но если раньше это случалось по ошибке или недоразумению, то теперь, она, предполагая взлет, осознанно шла на падения. Все повторилось ещё три раза. Шаг в пустоту, короткое падение, смачный щелчок об пол…