78
Шрифт:
Народ в очереди даже не сразу понял, что сказал человек, а обменщик, решив, что наверное ослышался и в который раз уже обругал про себя Катьку с Тупикового проезда, подозревая, что она разбавила вчерашнюю водку какой-то гадостью из экономии, и у обменщика всю утро трещала голова, перспросил:
— Что, простите, вы хотите обменять?
— Я бы хотел обменять свою голову, — повторил человек и улыбнулся.
— На что? — растерялся обменщик.
— Все равно, — ответил человек.
— Простите, но как вы можете обменять свою голову, что же у вас тогда останется?
— А что дадите, то и останется.
— А как же мне оценить вашу голову, у нас такого в прейскуранте нет, да и кто потом ее у меня возьмет, так
— Но это же не противоречит правилам — "Вы можете обменять любой ненужный товар, на другой необходимый". Голова моя мне не нужна, я бы что-нибудь другое взял попрактичней.
Очередь уже начала волноваться почему так долго какой-то человек стоит у окошка — те кто стоял поближе удивленно поразевали рты, а те кто стоял далеко и не слышал в чем дело, напирали и ругались.
И может действительно вчера Катька с Тупикового проезда разбавляла водку какой-то гадостью, а может просто обменщику не хотелось устраивать скандал и звать милицию, так как под полкой у него лежал неучтенный товар, но обменщик вдруг сказал:
— Могу дать чайник, — и помолчав добавил, — со свистком.
— Идет, — сказал человек, снял голову, взял чайник, расписался и пошел домой.
Очередь так и ахнула — идет себе человек без головы и весело так идет.
История эта тут же разнеслась по городу.
Началось разбирательство, может ли человек без головы жить.
Репортеров набежало, ученых — все спорят, версии выдвигают.
А человек живет себе преспокойненько, только чайником посвистывает.
А главное все же видят — счастлив человек и все тут.
Даже женился.
И все бы ничего — привыкли потом к этому, русский же человек ко всему привыкает, да как-то раз к тому же обменному пункту на Пивоваров 12, подошел еще один человек и тоже решил обменять голову.
А как откажешь — прецедент уже был, да и такса сама собой определилась — обменяли.
И опять весь город вколыхнулся — ведь хорошо ему, человеку то без головы, даже лучше стало.
Что тут началось — все бросились менять свои головы.
Всем счастья хотелось.
Городские власти пытались остановить это, даже посадили того обменщика, который первый раз голову обменял, а потом взяли и сами обменяли свои головы — не отставать же от народа.
И город изменился так — люди больше не мучались вопросами всякими — что на что обменять, где достать. Отпали все вопросы — что делать, как жить…
Люди просто жили и все.
Обменные пукты уже никому не были нужны, банки позакрывались…
Один оценщик, про которого все забыли, сидел в тюрьме, и обхватив руками, страдал:
— Все таки разбавила тогда Катька с Тупикового проезда водку, разбавила, сама то небось без головы сейчас ходит, счастливая, а у меня, до сих пор болит от той водки…
Как называется город, я к сожаленья сказать не могу — засекретили его, что бы вся страна не ринулась туда головы обменивать, охрану выставили вокруг города.
Правда, говорят, охрану периодически надо новую посылать — пропадает неизвестно куда, и найти не могут — ведь ищут по документам. а там фотография, а как по фотографии опознать человека, если у него головы нет — а никак.
Вот такой вот казус случился в одном городе.
Туз Дисков
Заведует как движением всех твердых космических тел, так и материальной культурой человечества. Освоения новых территорий, масштабное строительство — это его сфера влияния. Освоение природы и добыча природных ресурсов — тоже.
В неблагоприятном раскладе он указывает на экологические катастрофы; в некоторых случаях сулит утрату территорий, далеко не обязательно насильственную (вот, скажем, продажа Аляски — ярчайший пример события, которое могло быть таким образом предсказано).
При гадании Туз Дисков обычно сообщает человеку, что сейчас самое время заняться хозяйством, построить дом, посадить дерево, развести кур, или, чем черт не шутит, податься в золотоискатели, а то и нефтяную скважину на огороде раскопать. То есть, в благоприятном раскладе эта карта сулит быстрое и легкое обогащение.
В неблагоприятном Туз Дисков не то чтобы гарантирует разорение, но велит хорошенько присматривать за тем, что уже есть, а то как бы крыша на голову не рухнула.
Ирина Чуднова
Камень
I
В то лето я жила с такой скоростью, словно кто гнался за мной. При попытке восстановить очерёдность некоторых тогдашних событий, создаётся ощущение, что в некую единицу времени я могла, нет, просто обязана была, находиться одновременно в двух точках пространства. И дело было даже не в скором отъезде — до середины лета я вообще ничего не знала о нём, видимо, в те дни моя обычно медлительная парка страдала приступом немотивированного трудоголизма, навязывая и напутывая множество крепеньких узелков с далёкими последствиями в затейливый коврик моей судьбы.
У лета 1993 года был вкус переспелой донской вишни и крепких майкопских яблок, клубничного варенья, кипящего в огромном тазу под раскидистым ореховым деревом, колодезной воды и студёной водки, намешанной в разнокалиберной посуде с покупным абрикосовым или персиковым ликёром — по тогдашней интеллигентской моде. Начало июля скрипело на зубах лёссовыми суглинками — мы копали приазовские курганы. Это было хорошее дело, где-то даже выгодное, археологические изыскания проводились спешно, на степном участке, идущем под застройку дачного кооператива, подрядчик платил как за земляные работы, в зависимости от вынутого и срезанного с поверхности кубометража. Раз в неделю два крепких молодых человека с бритыми затылками, Олег и Сергей, привозили деньги, подписывали у начальника партии очередной акт, а после не брезговали нашей водкой, за столом травили одним им смешные анекдоты, деловито пошучивали о покойниках пятитысячелетней выдержки, поторапливали. Дачные участки размечали прямо по нашим вчерашним квадратам, счастливцы-хозяева тут же завозили стройматериалы и саженцы, иногда заглядывали в свежие раскопы, крестились и с живостью интересовались, куда мы деваем все эти кости, неужто каждую в музей под стекло? Дачников отваживали напускной неприветливостью — в некоторых могилах позднего, сарматского, времени попадалось золото, чужие глаза на раскопе были ни к чему. Впрочем, большинство захоронений были более древними, изредка содержали в себе кроме костяка один-два лепных сосуда грубой выделки и совсем редко украшения, вроде бус, колец, браслетов, нашивок на одежде да наконечников стрел или копий — если покойник был знатным воином. Детские погребения не были столь скудны — малышу давали в загробный мир пищу, игрушки, обережки, взрослый же мог всё добыть своими руками. Такая забота древних о детях трогала не на шутку, иной раз чуть не до слёз — подумать только, ведь это современники египтян, из металлов знавшие лишь медь и бронзу, жившие не более 30–40 лет, всё достояние их — стада и оружие, быт — война и кочевье, их дети умирали чаще, чем вырастали, но каждому младенцу в могилу давали больше, чем он имел при жизни. В этом было столько близкой нам внутренней логики, что как-то невольно ощущалось родство с этими безымянными племенами, оставившими в наследство только свои могилы. От кочевников вообще остаются в лучшем случае гробницы и, если повезёт, воспоминания умеющих писать соседей.