8. Догонялки
Шрифт:
«Выбрать случайным образом»… Власть должна быть логичной. Хоть какая идиотская логика, но должна быть. Какие-то писанные законы. Я уже говорил, что только это и отличает бандитов от государства. Если логики нет, то это не власть, а просто стихийное бедствие. Тогда нужно молиться и близко не подходить.
И ещё. Мне кирпичи эти — не «мечта поэта», не самоцель или «венец творения». Мне нужны не кирпичи, а печки. На готовых нормальных подворьях. Где живут нормальные, внятные, управляемые люди. Цель — люди. Всё остальное — средства.
Есть в индустриальных процессах такое выражение: «пропустить через грохот». Вот так же и я: «пропускаю
Загонять людей в болезненные, мучительные, смертельные условия труда…
У меня есть смягчающее обстоятельство: Никколо Макиавелли в своём знаменитом трактате «О государе» пишет: «Наследному государю, чьи подданные успели сжиться с правящим домом, гораздо легче удержать власть, нежели новому, ибо для этого ему достаточно не преступать обычая предков и в последствии без поспешности применяться к новым обстоятельствам».
Я, явно, не попадаю под понятие «наследный государь». И своим официально «ублюдочным» происхождением, и своим «приходом» в эти места. И возраст мой. Точнее — внешность подростка. Плюс — собственное постоянное стремление «преступать обычаи предков». Всё против меня, против инстинктивного, привычного уважения к главе дома, рода.
Нет у меня здесь поколений предков, слуг, соседей. Нет кучи бабушек-дедушек, нянек-тёток, которые всякому встречному-поперечному со слезами умиления готовы рассказать, как они мне попку мыли, а я уже тогда гугукал и нрав господский проявлял.
— А я-то, дура старая, не доглядела, а он-то как заорёт басовитенько, да и цап меня за сиську. Я ж и света белого не взвидела. Так это у него ещё зубов не было! А теперь-то… Одно слово — орёл.
Масса связей, слухов, воспоминаний, любви и ненависти, и людей — их носителей, окружают каждого человека с самого рождения. Человек постоянно живёт в этом коконе из нитей человеческих эмоций. Кокон, который его защищает от несчастий, опасностей окружающей среды. Пожар? Болезнь? Война? Вокруг масса народа, которые считают нужным тебе помочь. Не смотреть на тебя как на колоду берёзовую, мимо пролетающую, а как на человека. Знакомого, понятного, своего.
А я здесь — «нелюдь». Чужак, выскочка, попаданец… Есть много слов. Но суть одна. Суть простая — не «наследный государь».
Макиавелли даёт несколько советов таким, не «от дедов-прадедов» правителям. Смысл которых очень прост: «все обиды надо наносить сразу». Уничтожить максимальное количество потенциальных противников одномоментно, в одной большой бойне. А потом спокойно проявлять милость, уменьшая количество жестокостей.
Мне ещё хуже: я не вижу своих противников, я не понимаю — кто из туземцев скоро им станет. Аутизм у меня. Да я их просто не различаю! Одетых в серо-коричевое, бесформенное, кудлатых, бородатых под глаза — мужиков. Чуть более светлых, но тоже вполне бесформенных, замотанных по самые глаза — баб.
Поэтому всех — «пропустить через грохот». Максимально быстро, достаточно резко. Выявить таланты. Хотя бы — талант подчинения, покорности, дисциплинированности, исполнительности. «Сказано — сделано». Мною — «сказано», тобой — «сделано». И — талант «непокорности». Таких — в «избоину».
Уже лежал снег, как однажды вечером на дворе бурно, явно на чужого, залаяли собаки. Прибежавший дежурный воротник Хохрякович несколько растерянно сообщил:
— Боярич, эта… тама… ну вот такой!.. Вот те крест! Тебя ищет.
«Вот такой!» и вправду был велик ростом и широк в плечах. Особенно, в куче своих шкур. Однако, стоило ему смести снег с бороды и усов, да снять шапку…
— Опа! Могутка! Ты ли это?! Давай, разоблачайся. Домна, помнишь проводника моего? Сообрази-ка гостю с морозца чего горяченького. Сбитень будешь? Ну, садись, гость дорогой. Рассказывай как живёшь-можешь.
«Ладно ль за лесом иль худо И какое в дебрях чудо».Ещё одна моя «догонялочка» пришла. Ростом — самая большая. Могутка, наш проводник из «отравительской веси», у которого я вытащил из памяти и показал смерть его матери, сирота-приёмыш из неизвестного народа, выросший в могучего охотника в маленьком лесном селении. И полгода не прошло, как он привёл нас с Ивашкой, Николаем и Марьяной сюда, вот к этой Пердуновке, где тогда был ещё владетелем дед Перун. Потом довёл до Рябиновки, где тогда был ещё живой управитель Доман. Из-за соли для Могутки я тогда с Доманом и сцепился. И понеслось… Поленом по голове, поруб, раскачка Храбрита, «убийца зятя — приёмный сын»…
Да уж… Как интенсивно я здесь живу! Времени-то всего чуть, а наворотил уже кучу всего. И всё равно — не успеваю. Быстрее надо. Быстрее взрослеть, быстрее людей собирать, быстрее печки белые делать…
Ванька! Эти слова — как тот замок древненовгородский: узлом завязал, в дырку пробкой заткнул и пробку заподлицо срезал. Потому что вытаскивать такие задачи на передний план…
«Торопыжка был голодный Проглотил утюг холодный».«Утюг» должен быть горячий. Иначе — толку не будет.
Могутка притащил здоровенный мешок и начал доставать из него разные вещи:
— Вот, стал быть, дозволь поклониться тебе лисой доброй. Матёрый лис был. Вона, аж седину в шкуре видать. Неделю, почитай, в лесу сидел, поджидал, разбойничка рыжего. Прими, боярич, не побрезгуй. А вот — зайчишек набитых пяток.
Хороших зайчишек Могутка взял. Это, насколько я понимаю, заяц-беляк. Мех снежно-белый, кроме чёрных кончиков ушей. У русака такого чистого белого окраса не бывает.
— А вот, медку лесного бочонок маленький. Не обессудь, господине, нету ныне более. А вот… сеструха с соседками вышивала. Запомнили-то бабы наши, что ты плат на голове носишь да вяжешь его по-своему. Вот и вышили скачным жемчугом как запомнили. Прими, Иване, от чистого сердца. Ты уж прости ежели мы чего по скудоумию своему… Мы ж люди лесные, вежеству необученные, ежели что не так, прости неразумность нашу…
Что такие учтивые речи даются Могутке с немалым трудом — хорошо видно. Аж пот на лбу выступил. Кто-то его учил, кто-то эту торжественную речь ему придумал да заставил наизусть выучить. Уж не сестра ли его? Вспомнилось, как дрожала над её горлом заточенная до бритвенности, первый раз взятая в руки, моя половецкая шашечка. Как хотелось просто отпустить клинок, чуть ослабить хват, чуть мизинчиком потянуть… Как сминалась в моей руке грудь этой женщины, затаившей дыхание, не рискующей даже взглянуть мне в глаза. «Зверь Лютый». Там это первый раз прозвучало.