80 дней в огне
Шрифт:
Еще четверть часа — и новое сообщение: в квадрате 51-Ж — офицерская столовая.
Офицер связи артполка связался со своими огневыми позициями, и наши орудия начали пристрелку.
— Метко бьете, — сообщил Женя и указал новый объект.
Затем сообщение: «С западной стороны здания показалась группа немцев. Идут во весь рост, словно у себя дома. Открываю огонь». Еще несколько минут — и коротко: «Бежали!»
Дальнейшее видели разведчики. Немцы засыпали снарядами дом, в котором засел Середа. Вокруг него творилось что-то невероятное —
Минут через тридцать с НП сообщили, что в том пункте, где расположился комсомолец, слышна интенсивная автоматная перестрелка. Это означало, что Середа обнаружен и вступил в неравный бой. Однако противник, очевидно, не предполагал, что имеет против себя всего лишь одного, и то совсем молодого, человека. Фашисты, вероятно, подумали, что наши части создали новый опорный пункт. На дом обрушился шквал артиллерийского огня. Удастся ли Жене уцелеть в таком аду?
«Жив ли? Жив ли?» — мучила мысль. Воображение рисовало страшные картины. Я представил себе, как он лежит в своем углу, прикрыв передатчик собственным телом. А кругом творится нечто невообразимое, остовы развалин вздрагивают до самого основания.
Но юноша еще не погиб. Снова нам сделал знак радист и принял новую передачу:
— Немцы кругом. На пункте «С» батарея. Веду бой.
Обстрел усилился, а приемник молчал. Напрасно радист взывал в эфир. Он кричал, не думая об уставных позывных:
— Женя, прием, Женя, откликнись, Женя…
Когда грохот орудий стих, никто уже не надеялся, что юноша жив.
Минуты казались часами. Равнодушно, как всегда, светило солнце. По синему небу медленно проплывали ленивые облака. А человек погиб.
— Замечательный парень, настоящий сталинградец, настоящий советский человек, — прошептал Гуртьев, но радист вдруг крикнул:
— Тишина, принимаю!
Полковник расцвел. Мы жадно следили за рукой, выписывающей букву за буквой.
— Патроны на исходе. Живым не сдамся. Еще несколько минут — и последняя радиограмма:
— Прошу бить по пункту «А». Скопление немцев.
— А где же он сам тогда? — озабоченно спросил Гуртьев.
— Не сообщает. Отойти от этого пункта Женя вряд ли мог. Кругом гитлеровцы. Судя по всем данным, он вызывает огонь на себя.
— А что же будем делать? — нахмурился Гуртьев. — Что будем делать?
Впервые я услышал от него такой вопрос. Затем командир дивизии принял решение:
— Будет хуже, если его ранят или захватят живым. По-моему, иного выхода нет, как только выполнить просьбу. Можно, конечно, предположить, что сам Женя и вышел оттуда, но…
Полковник внимательно посмотрел на лежащую перед ним карту, глубоко вздохнул и сказал артиллеристу:
— Огонь, полный боевой.
Через несколько минут на левом берегу Волги заговорил дивизион «катюш». Залп, другой, третий…
Гуртьев сжал кулаки и страшными, полными непереносимой муки глазами смотрел куда-то вдаль. Он, как и все мы, представлял себе смерть героя-юноши. Как и все, преклонялся
Весть о геройской гибели Жени Середы быстро облетела весь берег. А бойцы постарались донести ее и до граждан, не пожелавших перебираться на левый берег. Многие из них начали осаждать штадив предложением своих услуг. В большинстве случаев мы отказывали. Какую пользу, например, могла принести больная старуха, уговаривавшая, чтобы мы послали ее в тыл к врагу, или другой, тоже пожилой, не обладающий крепким здоровьем человек.
Явился пионер Миша Рязанов. Несмотря на строгий приказ переехать на левый берег, он бежал от сопровождающего и снова осел в своем «гнезде».
— Как бы мне вашего полковника увидеть? — спросил Миша у первого же встретившегося бойца.
— А тебе зачем? Может, помладше кого надо? Полковник-то занят.
— Сведения важные, — потупив голову и слегка покраснев, пояснил Миша.
Боец истолковал это по-своему.
— Тогда другое дело, пойдем, — и повел к штольне.
— Малец секретные сведения о немцах сообщить хочет, — таинственно шепнул он коменданту штаба старшему лейтенанту Чибиреву.
Тут-то мы снова и встретились с Мишей.
— Ба, старый знакомый, так ты же на левом!
— Нет, на правом, — буркнул мальчик. — Мне к полковнику надо… По важному делу.
— А мне не скажешь?
— Могу, только полковник-то старше, а тут дело такое, — он запнулся.
— А все-таки?
— Да нет уж, не скажу.
Мальчик обладал незаурядной волей. Ничего с ним не поделаешь. Доложил Гуртьеву.
— Э-э, вот вы какой! — подумал вслух Миша, увидав командира дивизии.
— А что, страшный? — и у глаз комдива лучами разошлись тонкие морщины.
— Да нет, — спокойно отвечал мальчик.
Он казался довольно примечательным в эту минуту. Маленький, в оборванном костюмчике, настоящий беспризорник, а вел себя независимо, с достоинством.
— Да нет, совсем не страшный, — уже улыбнувшись, повторил Миша, — коли бы боялся, не заявился бы. Дело у меня. Знаю, как целую армию фрицев изничтожить.
— Армию, да ну?
— Может, не армию, а полк, может, не полк, а маленько меньше, разве их посчитаешь, — уступил мальчик и деловито добавил: — Подвал есть под заводским домом, где прежде рабочее общежитие было, большой такой, хоть дивизию по нему веди, а из того подвала лаз в другой, а оттуда мы еще лаз пробили. А там уже и немцы. Вот и наступайте.
Гуртьев вынул из ящика стола карту.
— Указать можешь?
— А то разве нет, — надул губы мальчик. — Мы в пионерском отряде топографию изучали.
Однако как ни пыхтел мальчуган, а найти нужное сразу не смог.
Командир дивизии терпеливо наблюдал за ним, а потом помог ему ориентироваться. Теперь дело сдвинулось, и Миша указал дом с подвалом.
— Интересно, — сказал Гуртьев. — Молодец мальчуган, но помни: это военная тайна.
Миша серьезно обиделся, надул губы, стал совсем ребенком и буркнул: