80 дней в огне

Ленчевский Владимир Евгеньевич

— Так вы советуете его на кухню?

— Зачем же на кухню? — искренне удивился Комов. — Надо, по-моему, его в нашем деле испытать, раз малый такое стремление имеет… А к вам его сам полковник Тарасов направил. Значит, высшее начальство не возражает. И всем ребятам он больно приглянулся. Просили меня походатайствовать.

— Хорошо, я подумаю.

Комов потоптался на месте еще немного, раза два произнес: «Мальчонка-то больно толковый», но, видя, что я склонился над картой, спросил разрешения и потихоньку вышел.

Сейчас, когда пятнадцать лет отделяют нас от Сталинградской битвы, многим

может показаться странным, как это начальник разведки дивизии собирается использовать в своем сугубо доверительном деле незнакомого мальчика. Если рассуждать с формальной точки зрения, это заявление верно, но тогда не всегда поступали так. Война-то была народной. В ней участвовали не только солдаты и офицеры, а сотни, тысячи сугубо гражданских людей, тех, кому в иное время и в голову не пришло бы браться за оружие, в том числе и молодежи. В особенности юноши — каждый из них готов был жизнь отдать, чтобы помочь армии. Да и мальчишки, порой даже против воли начальников, просачивались в боевые подразделения. Да и как отказать детям, потерявшим близких, бездомным, изголодавшимся. Их принимали, подкармливали, а затем под благовидным предлогом отправляли в тыл. Причем не всегда удачно. При первой возможности ребята давали стрекача, возвращались назад, бойцы с неделю их прятали от начальника, а затем и сам начальник, давно полюбивший мальчонку, начинал смотреть на его дезертирство из тыла сквозь пальцы.

Решая судьбу Евгения Середы, я подумал: «Пусть поживет, покормится, а там увидим».

В подобных же выражениях сформулировал свое решение Гуртьев, услыхав о шустром пареньке.

Жене выдали обмундирование, поставили на довольствие, и теперь Середа помышлял лишь об автомате, которым вскоре и снабдил его Комов.

Каюсь, я мало думал о юноше. Не до него было. Положение на фронте становилось все более и более напряженным. В полках разведчики уже сидели в окопах, да и нам, несмотря на «строжайшие» предписания Гуртьева, приходилось делать то же. Однако если я не думал о пареньке, то Комов, принявший под опеку Женю, заботился о нем. Он помог Середе освоить автомат и обучил многому своего молодого товарища. С разрешения Гуртьева с юношей немало поработал и дивизионный радист, обучивший Женю работать на радиопередатчике. Словом, не прошло и месяца, как недавно еще совсем «зеленый» паренек превратился в настоящего разведчика. И не только разведчика, но и любимца штаба дивизии.

— Вчера приходил ко мне ваш юноша проситься в разведку, — заметил мне как-то полковник.

— Молод очень.

— Конечно, молод, — вздохнул командир дивизии, — однако трудно запретить человеку участвовать в таком святом деле, как наша война.

Разговор получился как нельзя более кстати. Разведотдел армии возложил на нас ответственную задачу. Необходимо было проникнуть в тыл противника. Как назло, товарищ, присланный для этой цели, попал под обстрел и погиб. Заменить его некем. Послать бойца на такую операцию нельзя. Немцы заподозрят лазутчика, а Женя, благодаря своему маленькому росту, вполне годится. Поговорил с комдивом, тот вызвал к себе Середу.

— Прибыл по вашему приказанию, товарищ полковник, — доложил юноша, вытянувшись перед Гуртьевым.

— Вольно, сынок, — сказал полковник, — присаживайся.

И начал

разговор, хороший, задушевный. Глядя со стороны, казалось, беседуют отец с сыном. Нет войны, не гремят орудия, не гибнут в окопах люди. Полковник расспрашивал, Женя отвечал охотно. Теперь уже не вместить бы в несколько строк биографию шестнадцатилетнего парня. Речь шла о школе, семье, комсомольской работе, мыслях о будущем.

Как всегда, часто зуммерил телефон, то и дело отрывался от беседы Гуртьев, но затем вновь возвращался к ней.

— Ну что ж, — наконец решил он, — иди, сынок. Такие, как ты, выдержат, не подведут.

На заре Комов и Ахметдинов провожали друга, давали советы, снабжали чем могли. Комов подарил трофейный шестнадцатизарядный пистолет, а Ахметдинов — небольшой пакет, завернутый в пергаментную бумагу.

— Возьми, подкрепиться никогда не вредно, — ласково улыбнувшись, добавил татарин.

— Зачем, зачем, — попробовал отказаться Женя.

— Бери, когда дают, а вот когда вернешься, такой пир закатим, что самому начпроду страшно станет, — пообещал Комов.

Я стоял в стороне и думал: «Быстро возникает настоящая фронтовая дружба».

Середа был снабжен радиопередатчиком, который он нес в чемоданчике.

Дальше мы двинулись уже вдвоем. Получилось несуразное. Я волновался, а Женя, наоборот, вел себя как ни в чем не бывало. Он улыбался, шутил, весело поглядывая по сторонам. Утро едва занималось. Изредка посвистывали пули. Где-то неподалеку бухали мины.

— Координаты и ориентиры помнишь, не спутаешь? — спросил я.

Он даже как будто немного обиделся:

— Что вы, товарищ капитан, до смерти не забуду, могу ответить, как на экзамене, — а помолчав немного, спросил: — Товарищ капитан, почему полковник так сильно на моего погибшего отца похож? Не по внешности, нет, а вот сам не пойму чем. Только очень похож. Так хорошо мне было с ним вчера, — и, не дожидаясь ответа, деловито: — До наблюдательного пункта по-пластунски доберусь. Так вернее.

— От души желаю успеха. Ты идешь в нейтральную зону. Немцев там нет, но осторожность никогда не мешает.

— Не сомневайтесь, буду глядеть в оба, — бодро пообещал юноша и скрылся среди развалин.

Все утро он не выходил у меня из головы. Все представлялось, как ползет он к северной стене в указанное место, как с трудом, не обращая внимания на ссадины, пробирается по каменной основе здания, выбирая самое удобное место для наблюдательного пункта.

С Женей, как удалось узнать впоследствии, произошло следующее.

Вначале он дополз до бывшего здания Дзержинского райкома комсомола. Там, вероятно, остановился отдохнуть. В здании райкома ему приходилось бывать не раз. Здесь, в светлой, просторной комнате второго этажа, Середу принимали в комсомол.

Затем Женя упрямо, но осторожно, по-пластунски, слившись с землей, продолжал свой путь. Через пробоину он попал в большой, стоящий почти у переднего края немцев дом. Вскоре мы получили от него первое сообщение. Я не отходил от радиста, да и не я один. Гуртьев тоже то и дело наведывался сюда. Ждали с волнением. Приемник некоторое время молчал, затем радист вздрогнул, сделал нам знак рукой и, приняв первое донесение Середы, сообщил местонахождение трех минометов противника.