8000 рыбацких советов от знатока
Шрифт:
Малек у меня в кане еще был, но я не торопился наживлять тройник, нужно было посмотреть, что там с другими жерлицами. С трудом отыскал в потемках другую жерлицу. Ого, и здесь флажок сработал! Повозившись с упирающейся рыбой, на сей раз вытаскиваю крупную, килограмма на три, щуку. Не зря говорят, что самые крупные зубастые берут ночью. Матерая, словно ожившее бревно-обрубок, в отчаянии подпрыгивает на льду.
Опять ищу жерлицы, но их с таким фонариком трудно обнаружить. Чувствую, что забрал далеко влево. Возвращаюсь к вилкообразной коряге. Потом, примерившись, побрел к берегу. А там, взяв
Когда взошло солнце, около коряжины-рогатки напал на стаю увесистых окуней и быстро натаскал их с десяток. До полудня на жерлицы взял еще одну крупную щуку. А в час мне уже кричали с того берега. Стало ясно, что я сильно затянул с рыбалкой.
Вернувшись на базу с мешком рыбы, увидел скучающих друзей. Сидя на крылечке, они курили, и лица у них были кислые-прекислые. Я сразу не показал им мешок, а спрятал его за деревьями. Ребята стали упрекать меня долгим отсутствием, а я торжествующе молчал.
– Ну, как? – наконец спросил Димон. – Было что?
– А у вас?
– У нас так же глухо, как и вчера. Только мелочовки килограмма по три надрали.
Я молча пошел за мешком и вывалил перед друзьями на снег свои трофеи.
– Ну, как рыбки? – улыбнулся я.
Несмотря на то что Роме и Диме завтра надо было выходить на работу, они стали думать – нельзя ли каким-то образом остаться еще на денек, чтобы половить на том берегу…
Рекордная белуга
На судоремонтном заводе любителей рыбалки хоть отбавляй. А у моего приятеля Анатолия в бригаде одни спорщики, любят поболтать о снастях, о трофеях, и все сводится к одному – кто на прошедшей рыбалке самую большую рыбу поймал. Бывает, не на шутку разойдутся, слышишь: «Разбивай, сто баксов ставлю!» Кто-то замечает: «Но это половина твоей зарплаты». «Все равно спорим, что я первый по крупняку сегодня». И так уж Анатолию всегда везло, что какую бы крупную рыбу кто ни ловил, а он в этот день поймает еще больше.
У Анатолия шестиметровый ял с мотором, и, когда я отдыхал в Севастополе, он частенько брал меня с собой на рыбалку. Однажды мы вышли в море втроем – с нами увязался шурин Анатолия – Михалыч, имевший какое-то отношение к местной рыбинспекции.
У нас с Анатолием была любимая подводная баночка в стороне от города и в полумиле от берега, возле которой хорошо ловилась любая рыба. В этот день, вооружившись длинными поплавочными удочками с «глухой» чувствительной оснасткой, мы отправились туда ловить барабульку. С моря дул сильный ветер, и чтобы ял меньше болтало, мы шли галсами, подставляя ветру то нос, то корму. Мы немного припозднились – видно было издалека собравшуюся над банкой плотную группу лодок, а тут еще Михалыч, показывая рукой в сторону горизонта на какое-то белое пятно в волнах, стал отвлекать капитана расспросами, что бы это могло быть, да ни подплыть ли нам посмотреть.
– Да
– Нет, не пакет, а вроде как птица какая на воде распласталась, белая. Может быть, чайка? Возьми поближе, – попросил Михалыч.
– Что-то таких огромных птиц я не знаю, – вставил я свое слово, продолжая напрягать зрение.
Мы еще много спорили, что бы это могло быть, приближаясь к непонятному предмету на малых оборотах двигателя, как вдруг чуть ли ни одновременно ахнули: «Рыба! Огромная!» А Анатолий опасливо спросил:
– А это не акула, хлопцы? Я хоть сам и подводник, но акул боюсь.
– Откуда в Черном море такие акулы, – успокоил я его. – Тем более она кверху брюхом лежит.
Подошли еще ближе и наконец смогли разглядеть как следует громадную белугу. Она лежала на боку, и этот бок высоко выпирал над водой, а ее жирное белесое брюхо и фиолетово-серые бока с рядами огромных жучек производили сильное впечатление. Голова была притоплена.
– Вот это да! – воскликнул я. – Больше твоего яла.
– Метров шесть с половиной, – подтвердил Анатолий. – В моем яле ровно шесть метров.
– Да таких белуг не бывает!.. – прохрипел Михалыч. – Я сроду таких не видел.
– Как у Кузьмы Пруткова сказано: не верь глазам своим, – сказал капитан и добавил: – Глушеная, видно, недавно учения где-то были.
– Дохлая, – сказал Михалыч.
– Нет, кажется, шевелит жабрами, – возразил Анатолий.
– Это волнами ее шатает. Ты на ее глаз глянь – мутный. Давно откинулась, – настаивал на своем Михалыч. Потом он перебрался на корму, чтобы лучше рассмотреть находку, и вдруг согласился: – Не, жабры розовые, похоже, и впрямь, еще живая. Ну, хлопцы, повезло нам – икру теперь будем хавать всю зиму, а что не схаваем, то понадкусаем. Давай, суй ей канат через рот, а кошку закрепи за жабрами.
– Так это ж браконьерство, Михалыч! – возразил Анатолий.
– Какое браконьерство? – возмутился собеседник. – Я что теперь, должен кинуть все это добро, чтобы оно дохло и пропадало? Я, между прочим, при исполнении. А куда, скажут, глядит наша рыбинспекция? Сдадим официально по акту на рыбозавод, ну и нам, конечно, что-то перепадет.
– Да нам-то чего надо! – как-то неопределенно, с отчаянием в голосе ответил Анатолий. – Что мы икры не ели? – Он сделал паузу, оглядев нас из-под моряцкой фуражки, и добавил язвительно: – Ладно уж, для ридной Украины так и быть пострадаю. Эх, пропала рыбалка! – и с этими словами он отвязал от носа яла тридцатиметровый линь с кошкой, служившей для крепления к бую во время рыбалки, и стал продевать свободный конец через громадный рот рыбы, засунув в него руку по самые плечи.
Взяв рыбу на буксир, мы медленно-медленно стали продвигаться в сторону берега. Шли строго от ветра, чтобы волной не заливало присевшую корму, и неминуемо должны были пройти мимо нашей заветной баночки. Понемногу силуэты рыболовов в лодках стали проясняться. Уже было отчетливо видно, как успешно они орудуют удочками. Барабуля шла крупная.
Не доходя до рыболовов, Анатолий переключил мотор на холостые обороты, но он – чих-пых, и заглох. Повозившись с движком и пошарив по лючкам, Анатолий доложил: