9 дней
Шрифт:
Худой сказал:
— Это обычные джипеговские файлы, и их не редактировали — я проверил. Если это и монтаж, то его сделали до того, как Вовка поместил фотки в свой ноут.
— Погоди-ка… — Гена нагнулся к монитору. — А это что?
И он уставил палец на папку в правом нижнем углу рабочего стола. Папка называлась «vyshnyak.korr.».
— «Вишняк», — прочитал Худой. — Фамилия, наверное. У меня приятель есть, Колька Вишняк. Хороший мужик, офисную мебель производит.
— Видите — «корр»! Опять «корр»! — сказал Гена. —
— Заметишь тут, — буркнул Никон. — То кахексия, то Миша отделением заведует…
Худой кликнул, папка «vyshnyak» открылась. Там было два файла — джипеговский и текстовый. Худой кликнул ярлык «batum.jpg», открылось старинное фото с оттиском внизу: Фотографiя бр. Сомовыхъ, г. Батумъ. На серо-бежевом снимке стояли семь офицеров в длинных мундирах и фуражках с низкими тульями.
— Это кто? — спросил Никон. — Беляки, типа?
— Господа офицеры, — сказал Худой, — голубые князья.
Гена рассмотрел фото и заключил:
— Никакие это не князья. Это офицеры армейского пехотного полка.
— Почему армейского? — спросил Никон. — Почему не гвардейского?
— Мундиры однобортные, без лацканов, с погонами, восемь пуговиц. Выпушка только по левому борту. Погоны светлые, без выпушки. Не могу разглядеть шифровку на погонах, но, скорее всего, это офицеры одной из кавказских дивизий. Фотография, скорее всего, сделана до 1881 года.
— А это ты откуда знаешь?
— После реформы обмундирования 1881 года пехотный мундир стал двубортным, на погонах появились галуны. Это пехотные офицеры одной из кавказских дивизий. Но не строевики. Может быть, интенданты или военные инженеры.
— Все-то он знает, — уважительно сказал Никон.
— Вадик, открой текст, — сказал Бравик.
В текстовом файле было всего несколько строчек.
157-й Имеретинский пехотный полк. Карс, Эрзерум. Юферев, Шатилов. Вишняк едва не подох под трупами. Господи, до чего же убогая госпитальная служба, каменный век. Ни черта они людей не жалели, сволочи. Бабы новых нарожают — славная традиция отечественной военной доктрины.
День четвертый
Бравик вышел из оперблока и спустился в отделение. Сестра на посту делала отметки в листах назначений, по коридору прохаживались больные. Бравик подошел к кабинету, взялся за дверную ручку. Сестра подняла голову и сказала:
— Григорий Израилевич, вам звонил Сергеев. Сказал, что в три заедет.
— Больше никто не звонил?
— Звонили, — сказала из-за спины Бравика старшая сестра Люда. Она подошла к посту и сказала постовой сестре: — Пошли кофе пить. — Потом сказала Бравику: — Вам звонила некая Ольга. Сказала, что она дома, и чтоб вы позвонили. Она будет дома до пяти.
Бравик посмотрел на часы — плоские, «Полет», на потертом ремешке — половина
— Оль, здравствуй.
— Привет, Бравик, — сказала Ольга.
— Оль, можно я задержу у себя компьютер на несколько дней?
— Оставь его себе.
— Я верну. Я дал его Худому. Видишь ли, мы обнаружили в компьютере кое-что странное… Ладно, не суть. Ты почему звонила? Нужно что-то сделать?
— Мне надо справку для Витьки. Лена с Витькой едут в пансионат, там есть бассейн, и нужна медицинская справка.
— Ну конечно. Я сейчас напишу. А ничего, что не из детской поликлиники?
— Лишь бы была печать.
— Я напишу и привезу.
— Правда? Ой, это было бы отлично.
— Мы с Геной приедем.
— Замечательно. Приезжайте, я вас покормлю.
Бравик положил трубку, нашел в столе бланк с печатью консультативно-диагностического отделения и написал справку. Зазвонил телефон.
— Слушаю, — сказал Бравик.
— Я внизу тебя жду, — сказал Гена. — Ты освободился?
— Да, спускаюсь.
Бравик переоделся и спустился в вестибюль. Гена стоял у аптечного киоска.
— Чего ты приехал? — спросил Бравик. — Какие-то новости?
— Поехали ко мне, хочу кое-что показать.
— Ладно. А потом съездим к Ольге, хорошо?
Они сели в машину. Гена спросил:
— Зачем ты ездил к Шевелеву?
— Из-за Ольги.
— То есть?
— Вовка оставил завещание.
— Чем дальше в лес, тем толще партизаны…
— Оформил его, как положено, и хранил в столе. Но Ольгу, представь, это не удивляет. Когда я спросил, почему Вовка в сорок три года пошел в нотариальную контору и по всей форме составил завещание, Ольга отослала меня к Шевелеву.
Бравик подошел к подъезду Шевелева, набрал код, поднялся на второй этаж и нажал кнопку звонка.
— У! — приветственно произнес Шевелев, отворив дверь. — Заходи.
Бравик шагнул в тесную прихожую, оклеенную вместо обоев наждачной бумагой. На крюке висел горный велосипед, на полу лежали колеса в зимней резине, на двери туалета была старая табличка: ОТДЕЛ КИШЕЧНЫХ ИНФЕКЦИЙ.
— Надевай тапки, — сказал Шевелев. — Чай будешь?
Бравик повесил плащ на педаль велосипеда, положил портфель на колесо, снял ботинки и прошел в комнату.
— Есть матэ, — сказал из кухни Шевелев, — китайский чай есть, и зеленый.
— Все равно.
— Садись, — сказал Шевелев, войдя в комнату. — Я заварил зеленый, сейчас настоится.
Он опустился на пуфик, Бравик сел на диван.
— Есть хочешь?
— Нет, спасибо.
— Кишкоблудство страшнее наркомании, — одобрительно сказал Шевелев. — Правильно, нефиг жрать после семи.
— Во-первых, я хотел извиниться, — сказал Бравик. — От всех нас извиниться. Мы тебе не позвонили, прости.