9 дней
Шрифт:
— Ничего. Понимаю.
— Это ж как гром среди ясного неба. Никону позвонил из пятнадцатой больницы Игорь Лазарев и сказал, что привезли Вовку…
— Кто позвонил?
— Наш однокурсник. Заведует реанимацией в пятнадцатой больнице.
— Чай принесу, — сказал Шевелев и встал.
Он вернулся через минуту, поставил перед Бравиком пиалу, блюдце с сушками, сел и спросил:
— О чем ты хотел поговорить?
— Я виделся с Ольгой…
— Как она? Витьке-то что сказали?
— Что Володя
— Типа папа разведчик или геолог, — угрюмо сказал Шевелев.
— Я встретился с Ольгой в Володиной квартире. Я хотел скопировать его фотоархив.
— Да, там много хороших фотографий.
— Ольга сказала, чтоб я спросил тебя про Караташ.
— Пей чай, — сказал Шевелев, — остынет.
Бравик взял пиалу и сделал глоток. Чай был жидкий и безвкусный.
— Оля очень воевала с Вовой из-за восхождений, — сказал Шевелев. — Особенно после того, как родился Виктор.
— Так что такое «Караташ»?
— Гора на Алтае. А почему ты спрашиваешь?
— Кажется, Ольга считает, что с Караташем связаны некие Володины странности.
— Странности… — Шевелев взялся за мочку уха. — У Вовы иногда денег не было, свободного времени не было, покоя в душе. А со странностями у него был полный порядок, просто девать некуда.
— Что с вами случилось на Караташе?
— Не с нами — с ним.
— Но что-то случилось?
Шевелев потеребил ухо и сказал неохотно:
— Чуть не погиб он там.
— Слушаю тебя.
— «Слушаю тебя»… — Шевелев отпустил ухо. — Ну слушай. Это в ущелье Актру. Там есть маршруты категории пять бэ. Высоты небольшие, акклиматизации не требуют. В смысле расположения гора очень удобная, от лагеря до начала маршрута — полчаса ходу. Когда мы пришли на место, то там была группа из Кемерова. Они уже все отработали и собирались уходить. Мы переночевали и сделали один маршрут — хоженый, нетрудный. А вечером Вова сказал, что второй маршрут он сделает соло. Из лагеря склон просматривался на всем протяжении, я рассчитывал видеть Вову в оптику весь день.
Гаривас допил чай, сполоснул кружку из пластиковой бутыли, встал и надел рюкзак.
— Паш, до вечера, — сказал он.
— Давай, — сказал Шевелев. — Что на ужин хочешь?
— На ужин… Фуа гра, седло козленка со шпинатом и бордо урожая восемьдесят восьмого года. Седло козленка туши на медленном огне, с кориандром и чесноком.
— Кишкоблудство страшнее наркомании. — Шевелев ввинтил прорезиненную антенну в рацию «Kenwood». — Макароны с тушенкой будешь?
— Буду.
— Хорошего дня.
— Спасибо.
Гаривас пошел по тропе между валунов, позвякивая гроздью шлямбуров.
— Около восьми он начал, к двенадцати прошел первый бастион, до
Шевелев присел на корточки возле треноги с монокуляром.
— Вова! — сказал он в рацию. — Вова! Прием!
— Да, Паш, слушаю, прием.
— Вова, все, хорош. Ты уже по времени можешь не уложиться. Начинай спуск. Прием.
— Паш, все нормально, у меня сейчас очень приятное лазанье. Хороший монолит, калиброванные щели под закладки, иду быстро. Прием.
— Вова, ты в темноте спускаться хочешь? Прием.
— Тут вправо полка, в обход жандарма. Я по ней попаду на гребень метров на двести ближе к верху. Тогда спокойно успеваю. Прием.
— Неправильно себя ведешь. Прием.
— Все в порядке. До связи.
— А дальше он опять попал на сложный участок и там застрял уже по-взрослому. Проковырялся два часа, и я ему сказал серьезно…
— Вова! Прием!
— Да, Паш. Прием.
— Все, хорош! Тебе приключений надо? Начинай спуск. Прием.
— Ладно, ладно. Понял.
— А дальше один к одному.
— То есть? — спросил Бравик и взял из вазочки сушку.
— Погода испортилась. Резко похолодало, пошел дождь, потом снег. Из-за этого стемнело раньше обычного.
Налетел ветер, и сразу начался ледяной дождь. Ветер усилился, дождь превратился в снежную крупу, темнело. На палатку, кострище, снарягу летел косой снег, он быстро покрывал камни и низкие кусты. Шевелев снес в палатку монокуляр, чайник и полиуретановые коврики.
— Такого резкого похолодания я не видел много лет, обычно сентябрь там теплый. Но где тонко, там и рвется. Вова застрял на стене — естественно, тут же рухнула погода. И Вова схватил холодную.
— Это как?
— Холодная ночевка. Когда обстоятельства не позволяют спуститься в лагерь. Где застало темное время — там и ночуешь. В лагере было где-то минус шесть. Сильно дуло. Палатку трепало — боже ж мой. Можно представить, что творилось на стене. При таком ветре там могло быть под минус пятнадцать. Спускаться в такую погоду и в темноте — смерти подобно.
Палатка ходила ходуном. На спальнике лежал фонарик, конус света выхватывал карту маршрута, каску и кеды.