9 подвигов Сена Аесли. Подвиги 5-9
Шрифт:
Что-что, а воспитательную работу Бубльгум знал как никто другой. Через час бунтовщики вернули охранникам неиспользованное оружие. Через два исчезли неэстетичные баррикады. Через три в коридорах нельзя было встретить ни одного праздношатающегося. Всех пациентов рассадили по палатам. В том числе и заместителя по воспитательной работе, стены камеры которого с целью непростукивания обклеили толстыми подушками.
Как бы то ни было, бывший ректор Первертса поставил новый абсолютный рекорд: три побега за два месяца. Прежнее достижение принадлежало отцу Мергионы — Брэд Пейджер совершил один побег за двенадцать лет. Останавливаться на достигнутом Бубльгум не собирался и сейчас не просто смотрел на потолок, а совершал мысленный побег.
«Нужно
Мысли текли плавно и приятно. Совершив мысленный побег, Бубльгум ушел в мысленное подполье и начал мысленно мстить. Отомстив всем, кому только можно, он попал в мысленную засаду, был мысленно схвачен вымышленными ментодерами и снова оказался в своей камере.
«Не повезло, — подумал Бубльгум, завершая осмотр потолка. — Но я хотя бы попытался».
— Профессор, — позвали откуда-то сбоку.
Пациент покосился на стену. Один из портретов стал выпуклым и подался вперед, глядя на него несколько настойчивей, чем остальные.
— Один, — сказал Бубльгум. — Я здесь один. Все остальное — мои галлюцинации, последствия одиночного заключения.
— Не впадайте в солипсизм[ 6 ], профессор, — сказал портрет. — Если бы я был галлюцинацией, я бы обставил свое появление с большим драматизмом.
6
Очень удобная в быту философия, приверженец которой считает, что существует только он, а все остальные являются плодом его воображения. Плохо работает, если в одном помещении оказывается больше одного солипсиста.
Бубльгум всмотрелся и понял, что с ним говорит не портрет, а тот, кто на портрете изображен. Тот, кто каким-то образом проник в камеру через все магонепроницаемые и непростукиваемые стены.
— Здравствуй, дружок, — сказал бывший ректор. — Чего ты хочешь?
Мартовский гремучий воробей добрался до ветки, с которой недавно свалился, глянул в окно и, развернув широкие маховые крылья, отправился в менее опасное место.
Подвиг № 5
Философская каменоломня
Я — памятник себе.
Мы пойдем другим путем.
Пострадавшие и виноватые
— Как «встал и пошел»?! Как «встал и пошел»?!
Всклокоченный Югорус Лужж часто мигал красным, желтым и зеленым, напоминая спятивший светофор. Астрал вокруг ректора тревожно всплескивал. По стенам кабинета щелкали непроизвольные заклинания Да-как-же-так и Да-что-же-это-такое. Гусыня на плече великого мага голосила во всю глотку:
— Как встал — и пошел?!
Лужжу выпала незавидная участь. Управляться со Школой волшебства и в тихие времена непросто, ну а в последний учебный год втиснулось столько катаклизмов, что хватило бы на пару тихих веков. Лужж искренне недоумевал, как Бубльгум ухитрялся справляться со всеми этими проблемами[ 7 ]. «Наверное, дело в опыте», — думал Югорус и стойко набирался опыта. Но всякой стойкости есть предел. Для Лужжа предел наступил 5 июня 2003 года.
7
Очень просто — большую часть этих проблем Бубльгум сам и устраивал.
Да и кто бы такое выдержал? Всего за первую половину злосчастного четверга на голову ректора обрушились:
внезапный приезд министерской комиссии;
мистический перенос единого экзамена на десять дней;
позорная попытка очаровать председателя комиссии Долорес Пузотелик, в результате чего выяснилось, что именно ее детей Лужж отчислил из Первертса;
провал операции по переделке Трубы Мордевольта, означавший гарантированное отчисление Сена Аесли и Мергионы Пейджер;
загадочная сдача экзамена Сеном и Мергионой, которые в последний момент вдруг стали магами;
бесславное завершение черной миссии Долорес Пузотелик и посрамление министерских недоброжелателей.
Два последних события настолько походили на хеппи-энд в лучших традициях презираемого британцами Голливуда, что Югорус решил — вот она, награда за все его мучения. Осталось устроить пир на весь мир, кого-нибудь поженить, после чего жить долго и счастливо, нажить добра и с умом его инвестировать, лучше в недвижимость.
Эта радостная, светлая и прямая перспектива помрачнела, потемнела и обломалась, когда в Большую аудиторию вбежала зареванная Амели с известием об исчезновении Трубы Мордевольта. Преподаватели перевернули Первертс вверх дном, затем вбок дном, и наконец вниз дном. Но вместо пропавшего артефакта маги обнаружили, что еще и Каменный Философ встал с постамента и ушел в неизвестном направлении.
Выходка школьной реликвии из школы стала для Лужжа последней каплей.
— Он же всегда сидел! Как он мог уйти? Он же всегда думал!
— Ну, значит, придумал, — сказала профессор МакКанарейкл.
Как всякий декан, попавший в сложную ситуацию, Сьюзан МакКанарейкл могла выбрать один из трех вариантов: наказать пострадавших, отыскать виноватых или снисходительно фыркнуть.
Верная себе, мисс Сьюзан не пропустила ни одного варианта. Сначала она накричала на пострадавших Порри и Сена, затем нашла виноватых — Порри, Сена, Амели и Мерги. Больше всего досталось Сену — как самому умному, а меньше всего Мергионе — как самой недоступной для нотаций. Вернувшая себе магию юная ведьма влетала в кабинет ректора, с трудом сдерживая радость, выражала сочувствие Гаттеру, несколько секунд пыталась проникнуться серьезностью ситуации и снова улетала творить чудеса в коридорах.
— Что он мог придумать?! — сипло крикнула гусыня Югоруса.
— Да какая разница! А вы, Аесли, Гаттер, Пулен и. . . где она опять? Пейджер! Ладно, неважно. . . Вы сами виноваты!
Завершив отработку второго варианта, мисс Сью перевела дыхание, набрала побольше воздуха и фыркнула.
— Тоже мне, проблема! Уинстон соберет сто таких труб.
— Профессор Мордевольт решил все бросить и уехать, — сказал Порри.
Головомойка, устроенная деканшей, пошла Гаттеру на пользу — не позволила толком погоревать о потере магии. Да и потеря уже не казалась окончательной, что более чем убедительно доказывала порхающая по Первертсу Пейджер. И главное, ясно, что делать дальше: дождаться, пока Канарейка угомонится, сесть с Сеном в своей комнате и спокойно что-нибудь придумать. Аесли, кстати, уже потихоньку что-то придумывал, и Порри не терпелось к нему присоединиться.
— Что за глупости! — сказала МакКанарейкл. — Уинстон — мужчина основательный. Разве он может с бухты-барахты бросить меня. . . то есть бросить все и уехать?
— Не может, — рассеянно согласился Сен. Мисс Сью он почти не слышал, пытаясь сосредоточиться. Воспоминания о двадцати волшебных минутах обладания магией мешали логическим построениям, которые получались какими-то кривобокими. — Поэтому логично предположить, что сейчас он собирает вещи. Вот соберет все. . .
— Вещи он собирает! Да он, наверное, просто решил прибраться в комнате!