999. Имя зверя
Шрифт:
— Боже мой, Гарри! — шепнула Том. — Это Козлоног! Что нам делать?
Я подумал насчет вернуться. Тогда нас будет от него отделять река, но снова придется идти через лес, и не одну милю. А если он где-нибудь переберется, то снова за нами погонится, потому что теперь я был уверен — это он преследовал нас в ежевике.
Если же мы перейдем мост, мы окажемся над ним на высоком берегу, и до дороги будет близко. Здесь его укрытие. Он заперт здесь между лесами и берегами Сабина, потому что проповедники закрыли ему выход
— Надо идти вперед, — сказал я.
Еще раз посмотрев на белизну глаз и зубов, я стал двигаться дальше. Мост качался, но теперь у меня были более веские причины идти, и у Тома тоже.
Когда мы приблизились к той стороне, я глянул вниз, но Козлонога больше не видел. То ли смотрел не под тем углом, то ли он скрылся. И все мне думалось, что, когда я доберусь до другой стороны, он уже будет ждать, взобравшись наверх.
Но когда мы перебрались, увидели только тропу, пересекавшую густой лес, озаренный луной. И на ней — никого.
Мы пошли по тропе. Тоби был тяжел, и я старался не слишком его трясти, но так был напуган, что вряд ли с этим справлялся. Он время от времени поскуливал.
Когда мы прошли уже прилично, тропа свернула в тень, где ветви деревьев вытягивались и скрывали землю от лунного света, будто обнимая ее тьмой.
— Я так думаю, если он хочет напасть, — сказал я, — то здесь самое место.
— Так давай туда не пойдем.
— Ты хочешь вернуться обратно через мост?
— Ой, нет!
— Тогда вперед. Мы даже не знаем, идет он за нами или нет.
— Ты видел у него на голове рога?
— Что-то видел. Знаешь, что сделаем? Поменяемся. Пока не выйдем снова на открытую тропу, ты понесешь Тоби, а я — ружье.
— Мне с ружьем лучше.
— Это да, но я могу из него выстрелить, чтобы оно не свалило меня отдачей. И у меня есть патроны.
Том подумала и сказала:
— Ладно.
Она положила ружье на землю, и я дал ей Тоби. Потом подобрал ружье, и мы пошли по темному закруглению тропы.
Днем я много раз ходил по этой тропе. До самого моста, но, кроме того одного раза, я никогда через этот мост не ходил. И ночью в лесу я тоже бывал, но никогда так далеко, и обычно с папой.
Когда мы углубились по тропе в тень, никто на нас не прыгнул, но, приближаясь вновь к освещенному месту, мы услышали в лесу какое-то движение. То же самое, которое слышалось в зарослях ежевики. Рассчитанное. Идущее точно за нами.
Выйдя наконец на освещенную тропу, мы стали бояться меньше. Разумной причины для этого не было — просто ощущение. Лунный свет ничего не менял. Я оглянулся через плечо в только что пройденную нами темноту, и посередине тропы, в тени, увидел его. Он стоял и смотрел.
Тому я этого не сообщил, только сказал:
— Теперь возьми ружье, а я возьму Тоби. А потом беги со всех ног туда, где дорога.
Том тупицей не была, и меня, наверное, выдали глаза, так что она
Никто за нами не гнался. И движения в лесу слышно не было.
— Все в порядке? — спросила Том.
— Я так думаю. Говорят, он на дорогу выходить не может.
— А что, если может?
— Да нет, не может… в общем, я так думаю.
— Это он убил ту женщину.
— Думаю, да.
— А почему у нее такой вид?
— Иногда мертвые так распухают.
— А как он ее так изрезал? Рогами?
— Не знаю, Том.
Мы пошли по дороге — шли очень долго, — с привалами для отдыха, а еще мы помогали Тоби справить свои дела, придерживая ему ноги и хвост. Пришли мы домой уже глубокой ночью.
Нельзя сказать, что это была идеальная картина счастливого возвращения. Небо заволокло тучами, луны больше не было. Слышался стрекот цикад и кваканье лягушек где-то в низинах. Когда мы вошли во двор с Тоби на руках, папа окликнул нас, и вспугнутая сова взлетела с дуба, мелькнув черным силуэтом на фоне светлеющего неба.
— Надо бы с вас шкуру спустить, — сказал папа.
— Да, сэр, — ответил я.
Отец сидел во дворе под дубом. Этот дуб был что-то вроде нашего дерева собраний, где мы летом сидели, разговаривали и лущили горох. Отец сидел и курил трубку — привычка, которая его потом и убила. Трубка разгорелась, когда он затянул в нее пламя поднесенной спички. Запах трубки показался мне деревянным и кислым.
Мы подошли и остановились под дубом перед его креслом.
— Мать с ума сходит, — сказал отец. — Гарри, ты знаешь, что нельзя так поздно шататься, да еще с сестрой. Тебе полагается о ней заботиться.
— Да, сэр.
— Я вижу, Тоби все еще с вами.
— Да, сэр. Мне кажется, ему лучше.
— Не бывает лучше, если спина сломана.
— Он загнал шесть белок, — сказал я. Вынув карманный нож, я срезал их с пояса и подал отцу. Он в темноте взял их и положил рядом с креслом.
— У тебя есть оправдание, — сказал он, и это был вопрос.
— Да, сэр.
— Тогда ладно. Том, ты сейчас пойдешь в дом и начнешь носить воду в лохань. Она теплая, так что греть ее не надо. Ты вымоешься, после этого керосином уничтожишь все, что на тебя наползло, прополощешься — и в кровать.
— Да, сэр, — ответила она. — Только, папа…
— В дом, — велел отец.
Том поглядела на меня, положила ружье на землю и направилась в дом.
Отец пыхнул трубкой.
— Ты сказал, что у тебя есть оправдание.