999. Последний хранитель
Шрифт:
Фон Макензен и Цугель обменялись быстрыми взглядами.
— Думаю, однако, что дело решится в течение нескольких месяцев, — продолжил Вольпе. — Де Мола все больше волнует политическая ситуация в Италии. Необходимость полностью довериться мне возрастает. Да и еврейский вопрос его тоже…
— Де Мола еврей? — перебил его Цугель.
— Нет, он итальянец, с отдаленными французскими корнями.
— Жаль, — улыбнулся Цугель.
— Дело в том, что у нас не так много времени, — сказал фон Макензен, поднимаясь. — Видите ли, герр Вольпе, мы находимся здесь, в Риме, в вашей прекрасной Италии, где все смягчает прелестный климат. Но в Германии
Джованни Вольпе нервничал, но изо всех сил старался не подавать виду. В этой игре он желал оставаться на паритетных началах, хотя бы для того, чтобы не быть раздавленным.
— Вы должны знать, — продолжил посол доверительным тоном, — что герр Гиммлер еще сильнее, чем фюрер, если только такое возможно, убежден в великой миссии тысячелетнего рейха. Он полагает, что эта высокая цель была предсказана с незапамятных времен, но нужны, скажем так, особые знаки, которые бесспорно подтвердили бы ее. Для вас, видимо, не секрет, что копье Лонгина, пронзившее Христа, с большими почестями перевезли из Вены к нам, в Нюрнберг. Может быть, вы не знаете, что мы вот-вот станем обладателями святого Грааля, находящегося, как нам известно, в Испании. Все эти символы очень важны. Скажу вам больше. Это инструменты, которыми должен обладать рейх, чтобы реализовать свой исторический проект и прийти к конечной цели! Следовательно, мы не можем больше дожидаться вашей книги и того, что в ней должно содержаться. Ее обнародование станет бомбой, которая взорвется и сметет последнее сопротивление тому, что наш рейхсфюрер называет религией рейха. Я говорю «должно содержаться», потому что вашу книгу пока никто не видел. Если она окажется благом для рейха, то и для вас тоже. Вы меня поняли, герр Вольпе?
Последние слова были произнесены решительно и угрожающе. Джованни с показным спокойствием загасил наполовину выкуренную сигарету и спросил:
— Следовательно, смерть де Мола была бы своевременной?
— Да, — сказал фон Макензен, улыбаясь и разводя руками. — Весьма.
— Я понимаю, — холодно отозвался Вольпе, — но я вовсе не расположен…
— Нет-нет, — перебил его Цугель и совсем не по-дружески вцепился ему в локоть.
Джованни с содроганием посмотрел на руку Цугеля, покрытую розовато-коричневыми пятнами, похожими на чешую.
— Нет, — продолжал тот. — Вы ученый. Этими маленькими проблемами займемся мы. Вы только объявите нам когда и как.
— «Как» меня не интересует, но не забывайте, что сейф останется запертым еще на двадцать лет, если смерть маэстро не будет выглядеть естественной.
Вольпе высвободил руку.
— Я только хочу… чтобы все прошло в соответствии с нашим договором.
— Будьте спокойны, — произнес фон Макензен. — Доктор Гиммлер уже отдал распоряжение об оплате. Сказать по правде, он был слегка удивлен и раздражен, когда узнал, что вы запросили доллары вместо наших марок, отдав предпочтение Америке. Но все пойдет по плану. Как только де Мола умрет и вы доставите нам книгу, ваш швейцарский счет пополнится двумястами тысячами долларов. Но предупреждаю вас! Если книга того не стоит, вы не воспользуетесь ни единым центом.
— Стоит, стоит, и намного больше, я уверен.
— А что вы будете делать с такой кучей денег?
— С вашего позволения, поеду именно в Соединенные Штаты, потому и прошу доллары.
— Прекрасно, герр Вольпе. Вы вольны отправиться куда пожелаете. Но учтите, если доктор Гиммлер будет недоволен, то мы вас все равно найдем, даже если вы измените внешность и заведете себе новый паспорт. У нас и в Штатах есть много друзей.
— Когда вы предполагаете все осуществить?
— А вы так спешите? — спросил Цугель с двусмысленной улыбочкой.
— Нет-нет. Но мне казалось, что это вы торопитесь.
Вольпе посмотрел ему прямо в глаза.
— Очень скоро, — сказал посол и протянул ему руку, давая понять, что разговор окончен.
Джованни Вольпе открыл портфель, вытащил оттуда книгу в красном сафьяновом переплете с золотым обрезом и положил на стол.
Посол на миг застыл от изумления, но тут же улыбнулся и провел рукой по лбу.
— Герб принца Конде, — сказал он, погладив титульный лист.
Затем достал из ящика стола конверт и протянул Джованни. Тот засунул его во внутренний карман пиджака.
— А сосчитать не хотите? — спросил Макензен. — Две тысячи долларов — это немало.
— Нет, — серьезно ответил Вольпе. — Я вам доверяю.
~~~
Рим
Воскресенье, 17 декабря 1486 г.
Хор чистых голосов в базилике Святого Петра запел вступительное «Miserere», когда граф делла Мирандола и Джироламо Бенивьени вошли в храм. Они двинулись по правой стороне второго нефа, и их длинные одежды зашуршали по брусчатке пола, поднимая маленькие облачка пыли. Со дня смерти Николая V, вот уже больше тридцати лет, базилика представляла собой открытую строительную площадку. А учитывая, как давно тянулись работы, видно было, что еще надолго так и останется.
Папа вошел через парадный вход, и сразу заиграли серебряные трубы, вслед за которыми хор грянул «Аллилуйю», словно его появление возвестило воскресение Христа. В окружении кардиналов в пурпурных одеждах его фигура в белой, расшитой золотом мантии выглядела весьма импозантно. Иннокентий уселся в кресло, приподнял красную накидку, опушенную горностаевым мехом, и махнул рукой группе знатных горожан, стоявших поодаль в ожидании. Один за другим они приближались и, склонившись к ногам Папы, целовали его туфлю. Этот тысячелетней давности ритуал подчеркивал полную покорность воле понтифика.
— Кого они изображают? — шепнул Пико на ухо Джироламо. — Магдалин, целующих ноги Христа, или сенаторов, приветствующих императора?
— Не могу сказать, — улыбнулся Бенивьени. — Зато знаю другое: запах у священной туфли такой, что и свинья сбежит.
— Ты больший еретик, чем я и Савонарола, вместе взятые. Иннокентий велел бы отрезать тебе яйца и за куда меньшую провинность, чем такие слова.
— Яйца мои в большей безопасности, чем зад. Оказаться брошенным в помещение для стражи — вот чего я боюсь.