999. Последний хранитель
Шрифт:
Но до полной ясности было еще далеко, и всякий раз, как он углублялся в проблему творения, ему открывались все новые и новые миры, двери в которые надо было разыскивать. Юноша возвращался мыслью к Мумму Тиамат, матери всех богов, и к Намму, всеобщей прародительнице, читал о заокеанской цивилизации, [18] которой пока можно было только любоваться издали. Однако эти мифы настолько тесно перекликались с уже известными, словно с начала времен, с самого творения, все сводилось к единой первооснове.
18
Непонятно, о какой заокеанской цивилизации идет речь, когда первая экспедиция Колумба за океан, в Америку, состоялась в 1492–1493
Такие сведения вступали в противоречия не только с христианским Богом, но и с еврейским, появившимся гораздо раньше, да и с исламским, занявшим свое место намного позже. Тогда Джованни обратился к Библии, ища в глубинах структуры Писания какой-нибудь знак, архетип, хоть что-нибудь, что объединяло бы древнейшие легенды с концепцией Бога. Ключом могла бы стать любовь. Во всех религиях Бог милосерден и добр. Но слово «tov» — «добрый» — в применении к высшему существу использовалось всего несколько раз. Почему? Гораздо чаще встречался термин «rachum» — «милосердный». И тут на Пико нашло озарение: «rachum» — это «rechem», то бишь «лоно», «утроба». Первоначальной определительной чертой божества оказалась его принадлежность к женскому роду. Божеством была Мать. Не патриархальный библейский Бог, прошедший сквозь века, не воитель, не мужчина, а Богиня-Мать. Вот что объединяло древнейшие легенды и цивилизации, вот в чем состояла первейшая и самая естественная форма религии. Эта вера зародилась на всех широтах вместе с человечеством.
Тогда он понял, какие ужасные причины привели к тому, что создательница мира, Богиня-Мать оказалась забытой и ее заменил Отец, Бог мрака, войн, казней и вечной смерти. Однако кое-что осталось, какие-то искры просвечивали сквозь пепел старой религии. Как в конце круга простой молитвы, которой его учили с детства, просвечивало то, что говорилось о бедной, непросвещенной женщине по имени Мария: «Ave Maria, gratia plena, Dominus tecum, benedicta tu in mulieribus, et benedictus fructus ventris tui, Jesus. Sancta Maria, mater Dei, ora pro nobis peccatoribus, nunc et in hora mortis nostrae». [19] Mater Dei, не Христа, а Бога, Создательница. Так было постановлено на Третьем экуменическом соборе в Эфесе. Тогда Западная Римская империя, уже обреченная, выговорила себе последнюю привилегию — сохранить свою столицу как центр всемирной церкви. Это был единственный способ продлить власть.
19
Здесь автор приводит полный латинский текст одной из самых распространенных христианских молитв «Ave Maria», в православной литургии — «Богородице, Дево, радуйся».
Теперь, спустя без малого тысячу лет, все почти готово к тому, чтобы дать наконец свободу человеку. Он сам, Пико, и с ним Элиа дель Медиго и Абу Абдулла. Христианин, еврей и магометанин, все вместе, в Риме, как шестьдесят два мудреца в Александрии, когда от каждого израильского племени представительствовали по шесть человек, готовы открыть эти страницы и огласить последние девяносто девять заключений.
Сначала «900 тезисов», чтобы обратить умы к концепции единства Высшей Сущности, а потом и другие. Так, шаг за шагом, страница за страницей, перед ассамблеей величайших философов откроется путь, углубляющий знание, а с ним и власть, без национальных, религиозных и расовых различий. За женщиной снова будет признана та роль, которая ей подобала до наступления темных веков. Нетер-Уат, Божественный Путь, Единая Сущность, которую тексты пирамид предрекли тысячи лет назад, заговорят об этом на едином языке. Но теперь, когда цель уже близка, он ясно чувствовал вокруг себя присутствие падших ангелов, которые сделают все, чтобы помешать ему завершить свою миссию.
~~~
Милан
Среда, 21 сентября 1938 г.
— Елена, любовь моя, как мне тебя недоставало!
— И мне тебя, мой лисенок! [20]
Джованни Вольпе никогда не знал женской любви, кроме той, что покупал за несколько лир в борделе в переулке дель Престо. Елена была хороша, гораздо красивее тех дамочек, чьи фото размещали в журнале «Гранди фирме», который он тайком покупал, а потом мастурбировал одинокими ночами. Едва приехав в Милан, после шести часов, проведенных в поезде, Джованни сразу бросился к ней. Стояла жара, и он изрядно вспотел, но Елена не выказала никакого отвращения. Она обняла его и так сладострастно к нему прижалась, что он сразу ощутил эрекцию. Елена это поняла, улыбнулась и прижалась к нему еще крепче. Джованни хотелось тут же, на диване, овладеть ею, но он не решился. Вольпе еще не понимал, как с ней себя вести, но надеялся научиться.
20
По-итальянски volpe — лиса.
Он познакомился с ней случайно, в баре «Моро» во Флоренции, неподалеку от книжной лавки, в День святого Раньери. Тогда Джованни тоже потел, но не от жары, и все время кусал ногти. Он казнил себя за то, что сделал такое предложение немецкому консулу, и не знал, как выпутаться.
Заметив пышную блондинку, он никак не мог предположить, что она остановится возле него и спросит:
— Извините, вы флорентинец?
Джованни только и смог, что кивнуть, завороженный ее видом и голосом и разом забыв обо всех своих терзаниях.
— Я ищу мастерскую Санта-Мария-Новелла. Вы не могли бы сказать, где это?
Вольпе сглотнул слюну, чтобы обрести дар речи, но этого оказалось недостаточно. Он единым махом проглотил всю порцию лимонада, закашлялся и вскочил.
Елена уселась рядом и сказала:
— Благодарю вас, но достаточно, чтобы вы просто показали.
Он помнил, что пробормотал тогда нечто неразборчивое, но дальнейшие воспоминания смешались.
Джованни испугался, что потеряет ее, но она сразу представилась и завела разговор:
— Елена Руссо. Знаете, я в первый раз во Флоренции. Я работаю в префектуре в Милане и взяла несколько дней отпуска. А вы? Чем вы занимаетесь? Кроме того, что кашляете и объясняете дорогу дамам?
Елена расхохоталась, да так и смеялась до самого вечера. Она улыбалась, даже когда говорила об умерших родителях и о своих снах. И сколько же вопросов она задавала, слушая его рассказы и непрестанно моргая огромными глазищами! С того дня они часто виделись. А потом, благодаря ей, Джованни познал любовь. Не литературную, выдуманную поэтами, философами и писателями, а настоящую, сотканную из поцелуев, сплетения тел и полного самозабвения. С Еленой он заново родился на свет, уже без клейма изгоя и сироты, с перспективой жить дальше вместе с ней. Он ничего не рассказал своему учителю де Мола и скрыл от него свою страсть, сам не зная почему. Может, боялся, что тот его не поймет, а может, потому, что впервые обрел что-то свое, и оно, это свое, было завоевано собственными силами и принадлежало только ему.
— Ну-ка, все выкладывай своей лисичке, — проворковала Елена, усаживая его на диван и повыше приподнимая юбку. — Давай рассказывай. Если будешь умницей, она тебя отблагодарит.
Джованни распустил галстук.
— Все готово, дорогая, но сознаюсь, мне страшно. Если бы можно было как-нибудь по-другому…
— Как?
Она снова опустила юбку, прикрыв колени.
— Ты хочешь попросить де Мола отдать книгу по-хорошему? Уверена, он охотно тебя послушается и сразу отдаст.
— Знаю, ты права, но я все равно чувствую себя виноватым. Он вытащил меня из приюта, заставил учиться и пристроил к себе в книжную лавку.
— И что с того? Он тебя эксплуатирует, помыкает тобой как слугой, да к тому же забил тебе голову кучей всякой чепухи. Ах, миссия! Только вы двое можете спасти мир, кроме вас некому! Книга, книга, словно за ней — вся жизнь!
— Пожалуйста, не говори так!
— А я что, не в счет? Я отдала тебе всю себя, я отказалась выйти за графа! За графа! И все — ради тебя! Дура! Я думала, ты меня любишь, хочешь поселиться со мной далеко-далеко, в стороне от всех и от всего. А теперь ты мне талдычишь про какие-то там мелочи! Чудовище, неблагодарное чудовище! Ну вот, ты меня до слез довел!