А боги здесь мертвые…
Шрифт:
— Погоди, — поднял он ладонь.
— Конечно, — остановился я. — Спрашивай, что не понятно.
Но Глебос смотрел на стену в пяти метрах перед нами.
— Это не та самая дверь, которую ты описывал? — указал он между факелов.
Я посмотрел внимательнее на раствор между кладкой, обратил внимание на едва заметную трещину.
— Да, возможно, это она.
Если бы я не отвлекся на рассказ, обнаружил бы ее первый. Однозначно бы обнаружил.
— Стоило тебе раньше рассказать про этот секрет, —
— Ага, — буркнул я.
— Теперь ищем кирпич, который откроет дверь?
— Не спеши, — пробормотал я и приблизился к прямоугольнику. Раствор здесь действительно отличался по цвету от остального. Едва заметно, но отличался — был чуть светлее.
Я приложил ухо к трещине, но не услышал изнутри никаких звуков. Это ни о чем не говорит — монстры умеют сидеть довольно тихо. Обслюнявленный палец тоже не выявил ни потоков воздуха, ни потока тепла или холода, но это тоже не говорило ни о чем конкретном. Разве что можно выкинуть часть стихиальных существ.
— Давай-ка сперва вдаришь в щель навыком секиры, которым ты пацанов пугал. Вот сюда лучше, — ткнул я пальцем в трещину.
— Думаешь, мы сможем потом отжать дверь?
— Нет. Нам нужно убедиться, что внутри нет монстров. А если и есть, то не слишком опасные.
— Это ведь второй этаж.
— Поверь, лучше перестраховаться, чем нарваться на какого-нибудь демона или мелкого дракона.
Напарник медленно извлек из ножен свою огромную секиру и выставил ее перед собой. Глебос выдохнул, его руки задрожали от напряжения. Внезапно пацан сделал мощный взмах секирой, и с ее острия со свистом вырвалась огненная плеть. Только на этот раз она была гораздо толще — плясала и извивалась, проходя по стене под громкий треск камня. Когда плеть коснулась раствора вокруг двери, она буквально проплавила камень, создавая широкую, пышущую жаром щель. Я отшагнул назад, прикрывая лицо от ужасной температуры. О чем говорить — даже стена возле прожженного следа начала трескаться.
Изнутри не донеслось ни звука. И, насколько я смог рассмотреть комнату в свете выдернутого из держателя факела, внутри никого не было.
— А вот теперь ищем кнопку.
Я и Глебос внимательно исследовали каждую стену и каждый угол. Кнопка может быть скрыта где угодно — от пола до стен. Ну, разве что на потолке ее быть не должно — подземелье, насколько я знаю, не издевается так над приключенцами. Мы потратили на поиски больше двух часов, обшарили каждую плитку, проверили каждую щель, но это не принесло никаких результатов.
— Теперь что? — спросил Глебос, но вместо меня заговорило било. Я принялся долбить по кирпичам, и Глебос присоединился ко мне, раздавая удары по каменным блокам на стене напротив. На сорок шестом ударе мне повезло — самый обычный каменный блок затрещал под моим билом, и сразу же загудел механизм тайной двери. Створка заскрипела, закряхтела и со скрипом ушла в сторону.
Глебос убрал ладони от камней и перехватил удобнее секиру. Я уже держал и медленно раскручивал било. Никто не спешил с радостным визгом прыгать на нас из темноты, не тянул к нам тентакли, но это не значит, что не потянет и не прыгнет.
Я показал Глебосу, чтобы тот шел слева от меня.
В проем мы заглянули вместе, и остановились перед огромным статуями ангелов, возвышающимися по обеим сторонам. Они казались живыми в тусклом свете находящихся в коридоре факелов. Глаза статуй словно следили за нами, а на невозмутимых гранитных лицах застыло выражение мудрости и какой-то тоски.
— Вот дела… — протянул Глебос. И было от чего.
А еще свиток был одноразовым. И лежал он на пьедестале один.
Очень давно, когда я шел по пути авантюриста, мне повстречался приключенец по имени Элрик. Дядька почти отошел от дел, и на старости лет стал заниматься одним интересным хобби — он воспитывал нас, никому не нужных ребят, передавая свои знания. Он не был легендой — обычный воин с обычным архетипом, но именно его наставления помогали нам выживать. И я до сих пор помню часть его поучений.
Однажды, сидя у костра, Элрик сказал: «Мое самое глубокое убеждение, которое я получил за годы путешествий и сражений, заключается в том, что самый опасный и коварный враг, вопреки рассказам, не монстры, которые скрываются в темных залах, и не мертвецы. Нет, самый главный и разрушительный противник — жадность. Жадность — это та невидимая тьма, что выползает из глубин наших сердец и поглощает наши души. Она тревожит и взращивает жажду власти, богатства и материальных благ. Она окутывает наш разум, заставляя нас идти на любые жертвы и выходить из-под контроля на пути к достижению наших алчных желаний. Можете мне не верить, но гильдии погрязли в жадности, и этот город погряз. Я десятки раз видел отважных и сильных воинов, угодивших в пучину этого порока. Они охотились за сокровищами, за славой, за властью, но в конечном итоге сами становились монстрами в людских шкурах. Они теряли свою человечность в стремлении стать больше, богаче, могущественнее».
И старик был прав, тысячу раз прав, когда остерегал нас, что не стоит быть жадными.
Я тоже стал одним из тех, кого когда-то презирал. Я давно уже забыл идеалы, которые толкали меня вверх. Теперь я гонюсь за силой, славой и богатством. Я все еще не готов на убийство ради них, но я уже обманывал Глебоса, когда ставил на него — я буквально пользовался человеком. Я договаривался с дядюшкой Бу обменять вещи на дни проживания не потому, что у меня не было денег, а потому, что отдавать их не хотелось. Я едва решился потратить накопленное на эликсиры, которые помогали мне развиваться, потому что металл для меня — приятная тяжесть и ценность, которую я могу обменять на очень многое, а эликсиры будут выпиты, и склянки от них уйдут в мусор.
И под конец прошлой жизни я задержался в городе, не обращая внимания на то, что его берет в кольцо нежить, тоже из-за жадности: выдался шанс заключить неплохую сделку, и решил рискнуть.
А еще меня гложет жадность за каждую серебряную монету, потраченную на еду и комнату в местном трактире, и это давит на меня едва ли не сильнее, чем нахождение в этом поселке. И пацанов я, вместо того, чтобы тащить к страже, ограбил и запугал, и даже не чувствую раскаяния, хотя они могут в следующий раз расправиться со слабым авантюристом, вымещая на нем свою злобу и страх.
Я вдруг очень четко осознал, что погряз в жадности. Что же со мной происходит?
Не знаю. Знаю, что меня тянет уговорить Глебоса отдать мне свиток, любыми путями уговорить. Потому, что я хочу обладать этой вещью, которая рассыплется после того, как ее изучат, и на двоих точно не делится.
А еще я понимаю, что не хочу меняться, не хочу опять становиться добрым и всепомогающим. Я мог много лет назад отказаться от своего эгоистического желания и не поддаваться искушениям. Я должен был вернуться к своим истинным ценностям истинного воина сразу, как в моем сердце поселился блеск золота, но теперь, чтобы стать таким, как раньше, мне придется вырвать часть своей личности и не дать ей взрасти снова. А на такое я не готов. Не хочу.