А-бомба
Шрифт:
Вот в этот период Л. Борден, бывший административным директором по вопросам кадров Объединенного комитета конгресса по атомной энергии, направил письмо директору Федерального бюро расследований Дж. Гуверу, в котором, в частности, отметил, что, но его мнению, в 1939–1942 гг. Оппенгеймер «скорее всего» шпионил в пользу русских.
21 декабря 1953 г. Оппенгеймер, только что вернувшийся из поездки в Европу, отправился с докладом к Страуссу — члену Комиссии по атомной энергии.
— С этим можно подождать, — Сказал Страусе, отодвигая в сторону доклад Оппенгеймера. — Есть новости поважнее. Вы лишены допуска к секретной
С этими словами Страусе вручил ученому письмо — обвинение генерального директора Комиссии по атомной энергии генерала Николса, присутствовавшего при этом разговоре. Письмо было подготовлено комиссией при участии ФБР. В нем приводился длинный перечень случаев, когда Оппенгеймер, по мнению ФБР, «общался с коммунистами». Обвинители утверждали, что этими связями и объясняются возражения Оппенгеймера против создания водородной бомбы, «в результате чего явно замедлилась работа над ней». «Эти обвинения, говорилось далее в письме, — пока они не будут опровергнуты, ставят под сомнение Вашу правдивость, поведение и даже лояльность».
Агентство «Ассошиэйтед пресс» следующим образом резюмировало основные обвинения, выдвинутые против ученого:
«1. Доктор Оппенгеймер в начале войны поддерживал постоянные связи с коммунистами. Он… женился на бывшей коммунистке. Он щедро давал коммунистам деньги с 1940 и вплоть до 1942 г.
2. Он принимал на работу в Лос-Аламосе коммунистов или бывших коммунистов.
3. Он давал противоречивые показания Федеральному бюро расследований (ФБР) о своем участии в коммунистических митингах в первые дни войны.
4. Доктор Оппенгеймер отклонил предложение человека, назвавшего себя коммунистом, о передаче научной информации Советскому Союзу и заявил этому человеку, что подобный акт был бы изменой, но несколько месяцев не информировал об этом инциденте службу безопасности.
5. В 1949 г., будучи председателем Консультативного комитета Комиссии по атомной энергии, он решительно выступал против создания водородной бомбы. Он продолжал вести агитацию против этого проекта даже после того, как президент Трумэн дал комиссии приказ приступить к исследовательским работам, необходимым для создания водородной бомбы».
Николе не сообщил Оппенгеймеру, что еще 3 декабря 1953 г. президент Эйзенхауэр отдал распоряжение «возвести глухую стену между Оппенгеймером и государственными секретными сведениями». Допуск Оппенгеймера к секретной работе был аннулирован в целях «защиты обороны и безопасности» США.
Оппенгеймер предстал перед специально созданным комитетом безопасности Комиссии по атомной энергии. Это была не дружеская беседа, не академический диспут — это было особое разбирательство. Расследование «дела Оппенгеймера» началось 12 апреля 1954 г. Целью процесса было доказать нелояльность и политическую неблагонадежность ученого. Оппенгеймера обвиняли не в том, что он сделал, а в том, что он думал, чувствовал, и, главное, в том, что он с недостаточным энтузиазмом отнесся к созданию водородной бомбы. Это был инквизиторский процесс.
В результате административного разбирательства Оппенгеймер не мог быть осужден ни в уголовном, ни даже в дисциплинарном порядке, так как к этому времени он уже не был сотрудником Комиссии по атомной энергии. Предложение его обвинителей сводилось к тому, чтобы лишить его доступа
Председательствовал при разбирательстве президент Университета штата Северная Каролина, бывший военный министр Г. Грей. Заседателями были Т. Морган, промышленник, до недавнего времени возглавлявший крупную фирму «Сперри жироскоп компани», и профессор химии Чикагского университета У. Ивенс. Советником был адвокат Р. Ребб, состоявший на службе у сенатора Маккарти.
Свыше 3 тыс. страниц, отпечатанных на машинке, — таков итог свидетельских показаний. Еще толще были кипы материалов, подготовленных ФБР: документы и фотокопии, километры магнитофонной ленты, многочисленные фильмы.
Из 24 ведущих ученых, выступавших в качестве свидетелей, только пять и в их числе Теллер! — приняли сторону обвинения. Всего в ходе процесса были заслушаны показания примерно 40 человек.
Слушание «дела» происходило в импровизированном зале суда — в одном из зданий Комиссии по атомной энергии. Сама комната, где велось разбирательство, веем своим видом напоминала судебное присутствие. Без конца сновали курьеры, юристы, агенты службы безопасности, в обязанности которых входило также сопровождение каждого входящего или выходящего из зала. По одну сторону прямоугольного помещения восседали представители обвинения, по другую — представители защиты.
На вопрос Ребба, считает ли он доктора Оппенгеймера неблагонадежным, Теллер ответил:
— Я в корне расходился с ним по многим вопросам; его действия, говоря откровенно, казались мне путаными и непонятными. Я бы предпочел, чтобы работой по обеспечению жизненных интересов страны руководил другой человек, которого я понимаю лучше и которому, следовательно, я больше доверяю… Я хотел бы выразить мнение, что я лично чувствовал бы себя в большей безопасности, если бы государственные дела находились в других руках… Благоразумнее было бы признать его неблагонадежным.
На Вопрос, считает ли он, что Оппенгеймера следует лишить допуска к секретной работе, Теллер ответил:
— Да. Было бы правильнее не давать ему допуска.
Очевидцы рассказывают, что, произнеся эти слова, Теллер направился к кожаному дивану, на котором сидел Оппенгеймер, грустно наблюдавший за происходящим, и, глядя в глаза ученому, тихо произнес:
— Весьма огорчен.
Оппенгеймер ответил:
— После всего только что сказанного я не понимаю, что вы хотите этим сказать.
Защищаясь от предъявленных ему обвинений, в частности от злобных нападок Теллера, Оппенгеймер осознал понятие общественной морали. Вот несколько наиболее красноречивых отрывков из его показаний на допросе:
— Главная проблема — не атомная энергия, а сегодняшний день людей. Я ужасаюсь, как, быстро падает моральный уровень. Уже никому не кажется страшным, когда уничтожают целые города…
— Мы не должны этого допустить. Совесть говорит мне, что мы не смеем этого делать. У человечества никогда не было большей ответственности. Это, наверно, не совсем понятно, но я имею в виду не все человечество, а прежде всего нас, ученых, которые знают, в чем дело…