А был ли мальчик? Скептический анализ традиционной истории
Шрифт:
Что можно сказать по этому поводу? Столь позднее обнаружение сложного в формальном отношении и стилистически безупречного поэтического сочинения (при отсутствии подлинника!) не дает нам никакого права настаивать на его исключительной древности. Не вдаваясь в бесплодные спекуляции относительно того, где именно и кем были созданы эти сочинения, мы окончательно закрываем гомеровскую тему и предлагаем читателю приглядеться к обстоятельствам обнаружения античных рукописей.
Сначала еще раз напомним, что сегодня в распоряжении историков нет ни одного подлинного античного документа. Почти все тексты, традиционно приписываемые древним грекам и римлянам, были обнаружены в конце Средних веков и в эпоху Возрождения. Если даже допустить, что ученые XV в. действительно держали в руках оригиналы трудов Платона или Тита Ливия, это не дает нам ровным счетом ничего, поскольку ни один из них не дожил до наших дней. Научный мир имеет дело только с копиями старинных рукописей, обстоятельства появления на свет которых часто весьма туманны. Сегодня принято считать, что отличительной чертой эпохи Возрождения является внезапно вспыхнувший интерес к античности. Сочинения древних авторов посыпались как из рога изобилия.
Вернемся, однако, к нашим баранам, т. е. к находкам старинных рукописей. Честь их открытия принадлежит итальянским гуманистам, которые были блистательными знатоками классической латыни и с пеной у рта спорили о сравнительных достоинствах комедий Плавта и Теренция. В свое время мы уже упоминали имя знаменитого римского историка Корнелия Тацита (58–117), оставившего внушительный 14-томный труд, из которого к нашему времени уцелели только первые пять книг. Не лишен интереса тот факт, что еще в конце XIX в. два историка — француз Гошар и англичанин Росс — практически одновременно опубликовали исследования, согласно которым «История» Тацита на самом деле принадлежит перу знаменитого гуманиста эпохи Возрождения Поджо Браччолини. Мы не станем здесь обсуждать вопрос о подлинности или подложности сочинений Тацита, а отметим только, что тот же Браччолини впервые обнаружил и пустил в обращение некоторые трактаты Цицерона и Лукреция, произведения Петрония, Плавта, Тертуллиана, Марцеллина и книги некоторых других античных мыслителей и писателей. Обстоятельства обнаружения этих рукописей всегда предельно туманны. Поджо (владевший, кстати, латинским языком как родным), выставляя свои находки на продажу, рассказывает бесконечные байки о каких-то загадочных монахах, но ни самих монахов, ни якобы принадлежащих им древних рукописей никто и никогда не видел. Живший на широкую ногу и постоянно нуждавшийся в деньгах Браччолини кроме оригиналов торговал и копиями, которые сбывал за огромные деньги. Достаточно сказать, что на гонорар, вырученный от продажи копии сочинений Тита Ливия Альфонсу Арагонскому, он купил себе виллу во Флоренции. Постоянными клиентами Поджо Браччолини были не только владетельные особы европейских дворов, но и представители аристократических фамилий Италии и Англии, кардиналы, университеты, наконец просто богатые люди.
Разумеется, Поджо Браччолини трудился не в гордом одиночестве. Происхождение всех без исключения трудов античных писателей, историков и мыслителей покрыто мраком неизвестности. В XV в. в Италию приезжают знаменитые гуманисты Мануил Хризолор, Гемист Плетон (Плифон), Виссарион Никейский и некоторые другие. Как вы помните, середина XV столетия ознаменовалась крахом Византийской империи и толпы греческих интеллектуалов буквально наводнили Европу. В распоряжении европейцев (и в первую очередь — итальянцев) оказались исчерпывающие переводы Платона, труды отцов восточной и западной церкви и масса иных классических текстов. Скажем, богатейшее собрание Виссариона стало основой Библиотеки св. Марка, из которой впоследствии вышло огромное количество рукописей, считающихся сегодня античными. По мнению Н. А. Морозова, Византия в это время дала Западу почти все известные древнегреческие рукописи античной эпохи, и как раз тогда же итальянские гуманисты во главе с неутомимым Поджо обнародовали почти все латинские произведения Древнего Рима, нимало при этом не интересуясь датировкой этих текстов, равно как и описываемых в них событий. Об обстоятельствах открытия полного корпуса сочинений Цицерона в городе Лоди на севере Италии мы уже писали, поэтому повторяться не будем. А вот о византийском мыслителе Гемисте Плетоне поговорим, так сказать, отдельно.
Во-первых, сразу же бросается в глаза удивительное созвучие его имени с именем великого древнегреческого философа Платона, который был учеником Сократа, жил в V–IV вв. до н. э., основал а Афинах платоновскую Академию и создал стройное философское учение, получившее впоследствии название платонизма. В свое время мы уже писали об этом философе-идеалисте и его блестящих сочинениях, имеющих форму диалогов. Среди прочих трудов от Платона остался трактат-утопия «О законах». Весьма интересно, что сходство между Платоном и Плетоном отнюдь не ограничивается фамилией. Выходец из Византии Гемист Плетон был не только ревностным пропагандистом платоновского учения, но и возродил древний платонизм во всей своей полноте. Приехав в Италию, он основывает во Флоренции плетоновскую Академию, которая на поверку оказывается полным подобием афинской школы его великого тезки. Мало того, Плетон пишет утопию под названием «Трактат о законах», которая в полном виде до нас не дошла, но переживать по этому поводу не стоит, поскольку как раз в XV в. всплывает рукопись того самого древнегреческого Платона. Мы полагаем, что читатель уже не удивится, узнав, что проект идеального государства, вышедший из под пера Гемиста Плетона, мало чем отличается от аналогичной программы Платона древнегреческого.
Но платоновская свистопляска на этом не заканчивается. Оказывается, с 242 г. н. э. в Риме жил еще один греческий философ-идеалист по имени Плотин (ок. 204/205–269/270), автор 54-х сочинений. Он считается основателем неоплатонизма, поэтому излишне говорить, что его учение в основных своих чертах повторяет труды предшественника. Как известно, с античным Платоном ожесточенно полемизировал его младший современник и ученик — Аристотель (384–322 до н. э.), который, в отличие от своего учителя, в большей степени склонялся к материализму. В XV столетии ситуация зеркально повторяется: платоник Гемист Плетон яростно спорит с последователем Аристотеля Г. Схоларием. Так когда же в конце концов жил Платон — до рождества Христова или после, а если все-таки после, то в каком именно веке — третьем или пятнадцатом?
Раз уж мы упомянули Аристотеля, то давайте немного поговорим и об этом философе, тем более что в Средние века он был очень хорошо известен. Выдающийся теолог и схоласт Фома Аквинский (1225–1274) даже сделал философию Аристотеля стержнем своего учения. История появления его трудов в средневековой Европе заслуживает, на наш взгляд, самого пристального внимания. Книги под заголовком «Аристотель» (что, кстати говоря, переводится как «наилучший завершитель») проникают в Европу около XII в., а уже в 1209 г. Парижский собор накладывает на них формальный запрет на том основании, что они плодят ереси. Но постепенно ситуация меняется, и вот в 1254 г. Парижский университет дает добро на полное издание сочинений Аристотеля. От запрета до признания прошло ровным счетом 45 лет. Родился Аристотель, как мы помним, в 384 г. до н. э. Складывается прелюбопытная картина: на протяжении почти 1600 лет Аристотель никого не интересовал — его не пытались ни одобрить, ни запретить, а через полторы тысячи лет вокруг его учения вдруг забушевали страсти шекспировского накала. Все ли ладно у нас с хронологией?
Но нас в конце концов больше всего интересуют не философские воззрения великого грека, а подробности его жизни, которая была знакома средневековым европейцам с исключительной полнотой (самая ранняя биография Аристотеля датируется 1300 г.). Аристотель появился на свет в городе Стагира (отсюда его прозвище — Стагирит), расположенном в северной части Балканского полуострова. Еще в детстве он вместе со своим отцом Никомахом (врачом по профессии) перебрался в столицу Македонии Пеллу, где и познакомился с будущим македонским царем Филиппом II. Достигнув совершеннолетия, юный Аристотель, унаследовавший после смерти отца его немалое состояние, отправился учиться в Афины, поскольку имя Платона гремело тогда по всей Элладе. В Афинах Аристотель прожил 20 лет, а после смерти Платона обосновался при дворе своего бывшего слушателя Гермия и даже женился на его дочери Пифии.
Жизнь нашего философа ни в коем случае нельзя назвать безоблачной. После дворцового переворота, в результате которого Гермий был предательски убит, Аристотель некоторое время скрывался в Митиленах, откуда был через некоторое время вызволен царем Филиппом, поручившим ему воспитание своего 14-летнего сына Александра. По восшествии Александра на престол, но еще до его первого персидского похода Аристотель вернулся в Афины, где и основал свою знаменитую философскую школу перипатетиков (слово происходит от греческого peripatetikos, что означает «прогуливающийся»; по преданию, Аристотель любил излагать свои взгляды, неспешно гуляя с учениками по тенистым аллеям). Так минуло тринадцать лет беспорочной службы нашего героя, но ничто не вечно под луной. Когда антимакедонская партия в Афинах обвинила его в оскорблении богов, Аристотель, памятуя о нелегкой судьбе Сократа, добровольно ушел в отставку и поселился на острове Эвбея, где вскоре и умер.
Что мы еще знаем об Аристотеле? Рассказывают, что он был худощав и небольшого роста и весьма следил за собой. Современники единодушно отмечают изысканность и даже некоторую щеголеватость в его внешнем облике. Значительное состояние и заступничество могущественного ученика — Александра Македонского (который всегда отзывался о своем учителе в самой превосходной степени) позволили Аристотелю ни в чем не нуждаться до конца жизни и даже собрать прекрасную библиотеку, которую впоследствии эллинистический царь Птолемей Филадельф купил для александрийского музея. Но подлинные рукописи Аристотеля туда так и не попали, а осели почему-то в Риме, где спустя 400 лет и были изданы. Между нами, девочками, говоря, не очень понятно, что здесь имеется в виду: за неимением типографий и издательского дела рукописи могли или просто переписать, или перевести на латынь, но в последнем случае речь должна идти уже не о подлинниках, а о переводе на другой язык. Как бы там ни было, но историки договорились считать, что рукописи научных сочинений Аристотеля дошли до нас именно таким путем.
Да гори они огнем, рукописи Аристотеля! Нас-то ведь в конце концов больше всего на свете занимает не судьба наследия великого грека, а небывалая осведомленность средневековой публики по части его биографии. Аристотель здесь вовсе не исключение: целая плеяда античных ученых имеет жизнеописания, разработанные самым тщательным образом, — вплоть до имен и общественного положения их родителей и мельчайших бытовых подробностей. С другой стороны, имена и биографии великих современников пребывают в полном забвении. Скажем, изобретение механических часов было в свое время технологическим прорывом эпохального значения, но имени изобретателя этого чуда из чудес история почему-то не сохранила (не говоря уже о его биографии). По количеству, разнообразию и точности механизмов, подлежащих монтажу, более сложного технического устройства не существовало до самого конца XVII столетия. Имеются глухие упоминания, что к изобретению механических часов приложил руку выдающийся механик Герберт, среди учеников которого числились короли и даже один император Священной Римской империи (Оттон), а сам он впоследствии сделался папой римским. Весьма показательно, что даже о такой знаковой и, вне всякого сомнения, влиятельной фигуре средневековые хроники не в состоянии сообщить ничего вразумительного. Информация о работах и изобретениях Герберта настолько скудна, что очень многие исследователи отказывают ему в праве называться изобретателем первых механических часов.