А ЕСТЬ А
Шрифт:
Нет.
Друзей?
Нет.
Любимую женщину?
Нет.
Просто мне хочется, чтобы вам не было одиноко. Вы можете принимать гостей, посетителей, только назовите их имена, было бы желание.
Нет, никого.
Мистер Томпсон чуть помешкал у двери, с минуту смотрел на Галта и покачал головой.
– Не могу вас понять, – сказал он. – Никак не могу понять.
Галт улыбнулся, пожал плечами и ответил:
– Кто такой Джон Галт?
У
Улицу перебежал Чик Моррисон, глава Комитета пропаганды и агитации; он спешил на совещание на пятьдесят девятом этаже. Ему по долгу службы бросалась в глаза удивительная летаргия одиноких прохожих: постовые не вызывали у них никакого любопытства, они не удосуживались взглянуть на заголовки нераспроданных газет, которые влажной горкой лежали на прилавке киоска с оборванным, продрогшим продавцом. В них варьировалась одна тема: «Джон Галт обещает процветание».
Чик Моррисон огорченно покачал головой: каждый день на первых полосах газет людям внушалось крупным шрифтом, что вожди нации действуют единым фронтом с Джоном Галтом, вырабатывая новую экономическую политику, – и никакого эффекта. Люди, заметил он, шли так, будто им не хотелось видеть ничего вокруг. Его тоже никто не замечал, кроме какой-то старухи в лохмотьях, которая без слов протянула к нему руку, когда он подошел к освещенному подъезду; он проскочил мимо, и только мокрые хлопья упали на голую иссохшую ладонь.
От вида улиц голос его звучал раздраженно и встрево-женно, когда он обратился к узкому кружку лиц, собравшихся на пятьдесят девятом этаже у мистера Томпсона. Выражение лиц собравшихся вполне соответствовало тону его голоса.
Никакого эффекта, – сказал он, указывая в под тверждение на груду донесений от своих агентов и аналити ков. – Мы ежедневно говорим в своих выпусках о сотруд ничестве с Джоном Галтом, но на людей это не производит никакого впечатления. Им все безразлично. Они ничему не верят. Некоторые заявляют, что он никогда не будет со трудничать с нами. Большинство вообще не верят, что мы его заполучили. Не могу понять, что случилось с людьми. Они не верят ни единому слову. – Он тяжело вздохнул. – Позавчера в Кливленде закрылись еще три фабрики, вче ра – пять в Чикаго. В Сан-Франциско…
Знаю, знаю, – перебил его мистер Томпсон, плотнее закутывая шарфом шею: ТЭЦ вышла из строя. – Выбора нет, решение одно: он должен уступить и взяться за дело. Должен\
Висли Мауч смотрел в потолок.
Не просите меня еще раз говорить с ним, – сказал он и вздрогнул. – Я старался. Никто не сможет договориться с этим человеком.
Я… я тоже не смогу, мистер Томпсон! – восклик нул Чик Моррисон, когда блуждающий взгляд мистера Томпсона остановился на нем. – Я подам в отставку, если вы пошлете меня к нему! Я не выдержу! Не застав ляйте меня!
Никому ничего не
Фред Киннен усмехнулся:
Ты хочешь сказать, что он слышит слишком много. И что еще хуже, дает ответ.
Тогда почему бы тебе не попытаться еще раз? – окрысился на Киннена Мауч. – Тебе вроде бы понрави лось. Почему бы тебе не попытаться убедить его?
– Зачем? – спросил Киннен. – Не обманывай себя, приятель. Никому не удастся переубедить его. Я не намерен пытаться снова… Понравилось? – добавил он удивлен но. – А что? Пожалуй, да.
– Да что с тобой? Он что, начинает тебе нравиться? Он что, берет над тобой верх?
Надо мной? – безрадостно усмехнулся Киннен. – Какой ему от меня прок? Когда победит, он первым вы швырнет меня… Просто он говорит дело.
Ему не победить! – рявкнул мистер Томпсон. – Об этом не может быть и речи!
Последовало долгое молчание.
В Западной Виргинии голодные бунты, – сообщил Висли Мауч. – А в Техасе фермеры…
Мистер Томпсон! – с отчаянием в голосе воскликнул Чик Моррисон. – Может быть, дать народу возможность увидеть его… на массовом митинге… или по телевидению… только увидеть, чтобы они убедились, что он у нас… Это может воодушевить людей хотя бы на время, а нам даст передышку…
Слишком опасно, – вмешался доктор Феррис. – Нельзя подпускать его близко к людям. Он может выкинуть что угодно.
Он должен уступить, – упрямо твердил мистер Томпсон. – Должен присоединиться к нам. Один из вас должен…
Нет! – закричал Юджин Лоусон. – Только не я! Я не хочу встречаться с ним! Ни разу! Мне незачем убеждаться!
В чем? – спросил Джеймс Таггарт. В его голосе зву чала опасная нотка безрассудной издевки. Лоусон не отве тил. – Чего ты испугался? – Презрение в голосе Таггарта звучало намеренно подчеркнуто. Казалось, видя, что кто-то напуган еще больше, чем он, Таггарт испытывал соблазн бросить вызов собственному страху. – В чем ты боишься убедиться, Юджин?
Нет, нет, меня не убедить! Я ни за что не поверю! – Лоусон наполовину рычал, наполовину всхлипывал. – Вы не заставите меня потерять веру в человечество! Нельзя позволять, чтобы существовали такие люди! Безжалостный эгоист, который…
– Вы жалкая кучка хлюпиков-интеллигентов, вот вы кто, – презрительно сказал мистер Томпсон. – Я думал, вы сможете договориться с ним на его языке. А он вас всех перепугал до смерти. Идеи? Где же ваши идеи? Сделайте что-нибудь! Заставьте его присоединиться к нам! Завоюйте его!
Беда в том, что он ничего не хочет, – сказал Мауч. – Что можно предложить человеку, которому ничего не надо?
В смысле, – добавил Киннен, – что мы можем пред ложить человеку, который хочет жить?
Заткнись! – взвизгнул Джеймс Таггарт. – Что ты говоришь? Откуда такие мысли?
А почему ты визжишь? – спросил Киннен.
Успокойтесь все! – скомандовал мистер Томпсон. – Друг с другом воевать мастера, а как дойдет до схватки с на стоящим мужчиной…
Так значит, он и вас охмурил? – встрепенулся Ло– усон.