А любить никто не хотел
Шрифт:
Ковалёв ещё раз огляделся, подмигнул сам себе в зеркало на дверце платяного шкафа и пожал руку Виктору.
– Ну, вроде бы, всё. Бывай.
– Погоди, Николай Аркадич, ты не сказал, сам-то куда?
– Притомский район, обычным оперком, – Ковалёв внимательно посмотрел на теперь уже бывшего своего заместителя, пытаясь угадать, как тот воспримет новость. – Всё сначала, так сказать. Каждый сверчок знай свой шесток.
Обескураженный, ничего не понимающий в этой жизни, взгляд своего заместителя, с которым несколько лет делился половиной всего того, чем делился с Ларионовым –
Выйдя за ворота, Николай долго стоял посреди неширокого тротуара около главка и смотрел по сторонам, ощущая абсолютную свою ненужность в бренном Мире и своё полное безразличие к этому. Затем он сел в свою «Мазду», припаркованную неподалёку и внимательным взглядом окинул массивное строение, куда на протяжении девяти лет ежедневно приходил ещё до восхода солнца и порой совсем не уходил вечером, оставаясь ночевать в служебном кабинете, который сам же себе и отбил когда-то у одного из милицейских клерков из отдела статистики.
И всё ради торжества справедливости. Зло должно быть наказано. Но вот раз и наказали его. А за что? Неужели он тоже – зло? А что такого он сделал? Лишь во всеуслышание заявил о некомпетентности того, кто, действительно, ничего не смыслит в их общем деле? Или что-то ещё?
И вдруг Николай отчётливо осознал, что не жалеет о случившемся. Осторожно выезжая со стоянки, чтобы никого ненароком не зацепить, Ковалёв улыбался. Он-то без них. Без Ларионова, без Гаврилова, без Вити точно сможет. Он себе цену знает. Как раскрывал убийства, так и будет раскрывать. А они, все эти начальники? Они без него смогут ли? Найдут ли ещё где такого идиота, который беззаветно будет любить своё дело? Вряд ли.
Глава вторая. Страх
Тёплый летний вечер совсем не радовал и, ощущая страх с каждым шагом всё сильнее и сильнее, Анна старалась идти быстрее. Уверенная, что её преследуют, она больше всего боялась оглянуться и подтвердить опасения. Когда до дома оставалось шагов тридцать, Анна и вовсе побежала, оглашая округу громким топотом каблуков о неровное покрытие тротуара, на коем споткнуться да растянуться во весь рост, дело пустячное. Безлюдная окраина большого города в этот ещё светлый час, девятый после полудня. Никто не поможет, кричи – не кричи.
Не найдя ключей в кармане жакета, Анна принялась панически нажимать все кнопки домофона на подъезде, сбрасывая вызов после одного – двух писков и тут же набирая следующий номер. Наконец, ответили сразу. Словно в неизвестной ей квартире, номер которой она и не запомнила, только её и ждали. С нетерпением.
– Кто?
Страх, давно уже живший в её истрёпанной душе, окончательно почувствовал себя единственным властелином на все времена.
– Кто там? – повторил хозяин неведомой квартиры.
– Извините, соседка ваша, – пересилила Анна себя. – Ключи потеряла…
– Какая квартира? – проскрипело в динамике, и Анна замешкалась.
«Господи, это-то им зачем? Как же можно назвать номер квартиры, если тот, кто искал её столь долго и вот теперь нашёл, стоит за спиной, слушая каждое слово»? – со скоростью и топотом целого табуна лошадей пронеслось в голове. Она же шеей ощущает его горячее дыхание, и ей наверняка не скрыться больше от смерти. Так её ещё и принуждают, самой сказать ему, где она от него спряталась. Нельзя!
– Умоляю, откройте, – прислонив лицо едва не вплотную к динамику домофона, прошептала Анна в отчаянии, чуть не плача и уже не надеясь на спасение.
К её удивлению, домофон приветливо запиликал, и Анна из последних сил рванула на себя массивную железную дверь.
Решительно шагнув в пыльный тёмный подъезд, как утопающий подныривает под спасательный круг, Анна вздрогнула от слишком громкого металлического хлопка за спиной и замерла, боясь даже вдохнуть.
Казалось, не только сердце, но и все остальные органы там, внутри неё оборвались, и лежат себе спокойно, никому не нужные, в самом низу живота. Во всяком случае, ничего, кроме крохотной точки где-то в левом виске, Анна больше не ощущала. В диком страхе она и стала сама этой точкой. Всё остальное ей уже не надо. Ни красивой, хоть и маленькой груди, ни специально остриженных под каре и обесцвеченных волос, ни глаз в синих линзах, скрывающих родной их цвет, серый. Ни рук, ни ног, ни спины. Ничего. Не трогайте только эту пульсирующую, почти незаметную, точечку. Оставьте жизнь!
И, всё же, в подъезд она зашла одна. Рядом, во что совершенно не верилось, не было ни души и только звук отпираемых дверных замков на одном из верхних этажей заставил действовать дальше.
– Так, и к кому же ты идёшь? – спросил бесполый из-за старости голос и предупредил. – Если наркоманы опять, то выметайтесь сразу, а то милицию позову.
– Не надо милицию, пожалуйста, – поспешно затараторила Анна. – Я в самом деле здесь живу, снимаю квартиру, а ключи потеряла.
– А как же ты домой попадёшь, если ключей нету, а?
«И, правда», – опять заволновалась Анна.
Снова лихорадочно проверив все карманы, она вдруг вспомнила и, испытывая облегчение, прокричала наверх:
– Нашла! В сумке! Думала, в карман положила, а они в сумке! Спасибо вам!
– Тьфу ты, – прилетел сверху недовольный ответ. – Понасдают кому попало, не спросивши, и не знаешь, что за человек у тебя под боком обитает. По телевизору вон кажут постоянно, что только террористам и сдают…
При последних словах, страх, было отступивший, атаковал с новой силой.
– Нет, нет, я учитель музыки, – как можно увереннее и словно бы оправдываясь, прокричала Анна наверх. – От мужа ушла, вот и…
– У нормальных людей своё жильё имеется, а снимают только шелудивые всякие, беспутные! И куда только милиция смотрит? Дармоеды, – донеслось сверху на прощание и дверь там захлопнулась так громко, будто тоже была живой и осталась недовольной диалогом ещё сильнее, чем хозяева жилища, куда она преграждала путь всем чужим. Да, и некоторым своим, пожалуй, тоже.
Мой дом – моя крепость. И у Анны ни того, ни другого не было.