А у нас во дворе
Шрифт:
– Нет ещё. Надо объясниться, - он замялся, подбирая слова. Сейчас опять про Танечку вспомнит, про то, что со мной невозможно нормально разговаривать, что я сама виновата во всех своих бедах, и не стоит молодой девушке одной по чужим гаражам разгуливать. Нестерпимо!
– Ну, давай объяснимся. Только ты сегодня уже говорил. Теперь моя очередь. Чур, не перебивать. Слушай внимательно и не ври потом, что не слышал. Правду скажу. Не жалко. И не стыдно. Я тебя, Серёжа, люблю. Я тебя очень люблю, до умопомрачения. Но никогда больше по собственной воле не подойду к тебе. Ты успел вытереть об меня ноги всеми доступными способами. Теперь для такой благой цели ищи себе новую тряпку. Я больше не желаю...
Пока
– Уходи, Логинов, - обречённо закрыла дверь, замок повернула на два оборота. Теперь уже точно - всё. Бросилась в комнате родителей на диван и ревела там белугой несколько часов.
Кто-то из девчонок в классе говорил, что у большинства людей первая любовь оканчивается ничем, зато оставляет приятные воспоминания и светлую грусть. Где-то у большой знаменитости вычитано. Я и в любви, получается, хуже других. У меня она заканчивается отвратительно. Ничего, что потом можно будет вспоминать с приятной грустью, одни скандалы и недоразумения.
* * *
Серёжа после говорил, что готов был убить: себя - за безмозглость и несвоевременную решительность, за отсутствие настойчивости в критический момент; меня - за вредность и упрямство. Принцип "люблю, но не хочу видеть" поражал его своей нелогичностью. Тем более, повергало в недоумение моё поведение. Если любила, почему сопротивлялась? Правильнее было уступить. Ясное дело, он сомневался в моей любви. Там ещё и Воронин подлил масла в огонь, добавив неуверенности и сомнений. Логинов, оказывается, комплексовал не хуже меня, когда дело касалось наших с ним отношений. Он измучился, придумывая, как надо со мной разговаривать, на какой кривой козе ко мне следует подъезжать. И уж точно готов был пришибить Генку Золотарёва. За то, что тот полез с помощью, когда не просили, выбрав не самую удачную, не самую трезвую минуту.
Генка благоразумно прятался от обоих. Объявился очень нескоро, после всех постигших нас передряг. Его брату Витьке срочно и остро потребовалась моя помощь, вот Геныч и нарисовался. Но не раньше.
* * *
На следующий день у меня у меня поднялась нехилая температура. Простудилась в гараже. Простуда за сутки перекинулась в воспаление лёгких. Я лежала дома и никого не хотела видеть. Заново мысленно прокручивала эпизод в гараже. В десятый раз, в двадцатый, в сотый. Давно, ещё по осени, в раздевалке перед уроком физкультуры девчонки обсуждали меры противодействия насильникам. Лаврова тогда безапелляционно заявила, мол, не имеет смысла бороться, надо расслабиться и получить удовольствие. После её смелой декларации обсуждение быстро увяло, и более в присутствии Танечки деликатные вопросы не поднимались. А может, она права, и мне стоило расслабиться? Глядишь, пальто бы в целости осталось, мы бы с Серёжей получили удовольствие. Ну, да, а потом? Что бы он думал обо мне потом? Плавали - знаем. Окончательно в шлюхи ... С чего его вообще пропёрло? Если Танечке насильники не страшны, наверное, к Логинову в постель она с полным восторгом залезает. Неужели ему Танечки мало? Гигант большого секса. Или хотел меня проучить: не шастай по чужим гаражам одна, не пей из копытца - козлёночком станешь... Ага, козой драной. Добрый дядюшка Логинов, отец-благодетель. И Гена, предатель... К эпизоду у моей двери я не возвращалась, отгоняла воспоминания. Слишком тяжело, слишком больно мне далось расставание с Логиновым. Думать о нём было невыносимо. Легче решать, для чего Серёге тот фарс в гараже потребовался.
От бесконечного прокручивания в голове одних и тех же мыслей решение не находилось. На душе было погано. Какая всё-таки гадость наша жизнь. Никто ни с кем не считается. Хорошо, Славка над ухом не зудит.
Воронин появился на третий день. Отыскал прекрасный повод для примирения - навестить заболевшую подругу. С порога начал пилить:
– Говорил же тебе, одевай шарф!
– А я и одевала.
– Где же ты тогда простудилась?
– Не знаю, - в открытую соврала я. Верх глупости - рассказывать ему о гаражной эпопее. Вообще со свету сживёт. Логинова он, непонятно почему, на дух не переносил. С каждым днём всё больше. Опять придётся со Славкой ругаться. Слушать его гнусные инсинуации по адресу Серёги я не могла. Логинов только по отношению ко мне оказался гадом, в остальном - он лучший. Не Воронину на него баллоны катить.
– Что за вечная бестолковость, Тоха?! Тебя везде за ручку надо водить, ежесекундно контролировать.
– Больше тебе ничего не надо? Шнурки не погладить? Помечтай двадцать минут, мечтать не вредно.
Разговор в таком ключе длился полчаса и утомил почище работы на овощной базе. Я хотела спать и не собиралась ради воронинского самолюбия притворяться бодренькой. Имею право, раз больна? Славкины поучительные речи скользили мимо моего сознания. Он заметил, собрался на выход. Спасибо, родненький, целую неделю помнить буду. На прощание, стоя в дверях, сообщил как бы между прочим:
– Там тобой, кстати, бывшие дружки интересуются. Их целая толпа в подъезде. Что передать?
Хм, во-первых, почему бывшие? Я ни с кем не ссорилась, отношений не разрывала, просто время на общение не всегда оставалось. Во-вторых, каким образом появилась целая толпа? Человека три-четыре - куда ни шло. В любом случае, Воронин меня на неделю вперёд вымотал, никого не могу принять, не по силам. Спать, спать...
– Скажи, что я впала в летаргический сон и, соответственно, никого не принимаю. Сплю и вижу сладкие сны о Воронине, - ехидно пробурчала я, удобнее размещаясь под одеялом.
– О твоих снах мы ещё поговорим, - многозначительно намекнул на неизвестные мне обстоятельства Славка.
– Потом. Дай малька оклематься, - мне страшно захотелось швырнуть подушку в его наглую рожу. Помешала общая слабость больного организма. Вот гадство!
Всего неделю удалось поболеть по-человечески - спать, есть, читать книги, смотреть телевизор, думать о Логинове. Со второй недели, узнав об окончательном падении высокой температуры до субфебрильной, дядя Коля засадил меня за учёбу, нагонять пропущенное. И посыпались бесконечные визиты: Шурик, Лёнька, Воронин, одноклассники, те, которые за Игоря Валентиновича. Один раз Шурик пришёл с Шалимовым. Я в осадок выпала и кристаллизовалась. Поила их чаем, вела светскую беседу. Боря исподтишка осматривал моё жилище, меня саму, мутную и бледную, осторожно интересовался моими взглядами на жизнь и дальнейшими планами. Слегка кокетничал, спросил разрешения заглянуть снова и уже без Шурика. Отвечала, как могла. На ехидство и дерзости сил не имелось. И потом, Шалимов - не Логинов, не страдал дурной привычкой дразнить меня, насмешничать. Он, кстати, при ближайшем рассмотрении произвёл очень приятное впечатление. Скорее всего, подружимся.