А у нас во дворе…
Шрифт:
— Явился не запылился? Беги к завхозу, пусть тащит лестницу.
Но тут один длиннющий десятиклассник влез на плечи другому длиннющему десятикласснику и достал шарф. А Родиону пригрозил:
— Ещё раз потеряешь, мы тебя самого на люстру посадим!
— Верхом! — рассмеялась Ариадна, выслушав рассказ. — Будешь как лампочка там!
— Буду! — на бегу ответил Родион: он уже мчался домой рассказать маме про шарф, забрать коляску с малышами и идти гулять.
Глава 6.
Ну вот наконец и площадка. Как они давно здесь не были! Как соскучились по весёлому шуму, горкам, качелям и каруселям!
Маленьким братцам тут тоже нравится, они дрыгают ножками так сильно, что коляска ходуном ходит.
А вот и Витька-Балабол. Здесь, здесь он. Бросил ранец в снег и давай пинать твёрдый снежный ком, бывший когда-то головой снеговика, и приговаривать: «Пассовочка, пассовочка». Тут же он влез на трапецию и, заглядывая оттуда в коляску к малышам, стал кукарекать. А они и рады. Таращат на него глазёнки.
Возвращаясь с работы, пришёл на площадку Василий Игнатьевич, в неизменном кожушке, палка под мышкой.
— Здорово, богатыри! Петух горластый вас не оглушил? — Вытащил из кармана блокнот и шариковую ручку: — Сейчас запишем, хозяева, какие у вас непорядки.
Закрутил карусель на большую скорость. Ребята со всей площадки сбежались, вскарабкались на неё. Председатель тоже проехал с ними круг:
— Ну, что будем писать?
Все наперебой закричали, что карусель скрипит и качается.
Балабол с трапеции всех перекричал:
— Запишите, что карусель орёт, как бешеный осёл. Её надо смазать!
— А я думаю, пора новую ставить, — ответил Василий Игнатьевич. А про осла записал или нет — неизвестно.
В качалку для маленьких он подсадил крохотную девочку. А на больших качелях сам раскачался так высоко, что седой чуб взлетал, ему, наверное, было хорошо, потому что, когда качели летели вниз, председатель приговаривал: «У-ух!» — и улыбался. Морщины его словно разгладились, и Ариадна удивлённо сказала Родиону.
— Гляди, он стал как молодой.
Но Балабол крикнул председателю:
— Качели только для детей!
— Да я проверяю, — ответил председатель. Но с качелей сразу слез, лицо у него сделалось смущённое, и все морщины вернулись обратно.
А Балабол всё задирался:
— Вы проверяйте в доме. А тут вас не касается.
Председатель покачал малышовую качалку, записал, что надо срочно прибить скамеечку, а потом ответил:
— А меня, приятель, всё касается. Все дома и все дворы, вся планета, а тем более — микрорайон. И все люди.
— И я тоже, да? — опять задиристо спросил Балабол.
— И ты тоже, — серьёзно сказал председатель.
Он сел на корягу, по которой малыши любили лазать, воткнул палку в снег, поглядел кругом: малышня крутилась, качалась, бегала, копала снег, возила грузовички.
— Сколько всякого интересного для вас понастроили, — улыбнулся он. — Смотреть весело. А мы тут в Москве росли без игрушек.
— Ка-ак? Без одной-единственной? — Ариадна остановилась рядом с ним.
— У Нюры, моей сестрёнки, вместо куклы был кулёчек, обвязанный бечёвкой. Она его баюкала, песни ему пела. У старших мальчиков нашего двора был мяч, из тряпок сами сшили, а мы — малыши — обходились деревянной чуркой.
— А почему вам настоящих игрушек не купили? — спросила Ариадна.
— Не было тогда в магазинах игрушек. Только недавно Красная Армия разбила беляков, и столько понадобилось всего важного для народа — и машин, и металла, и обуви, — не до игрушек было. — Он засмеялся. — Ничего, зато каждый ребёнок знал: революция победила, значит, и игрушки будут…
— А вы тоже геройски воевали с беляками? — спросила Ариадна.
— Я ж тогда маленьким был! — ответил председатель. — Отец мой воевал. А я пошёл на войну уже через много лет, когда фашисты напали на нашу страну.
— И мой дед был на фронте, — сказал Родион.
— А моего деда фашисты убили, — подал голос Витька-Балабол.
Ариадна поглядела на морщины председателя, спросила с сомнением:
— Значит, вы тоже маленьким были?
— А как же! — засмеялся председатель.
Балабол вмешался:
— Вы что ж, и в футбол играли той чуркой деревянной?
— Конечно. Правда, футболом мы его не называли, чурку гоняли в одни ворота, а я был лучшим отбивалой, вратарём значит.
Балабол вмиг скатился с трапеции:
— Поглядим, какой вы вратарь! — И никто оглянуться не успел, как он наподдал ногой твёрдый снежный ком.
Родион прыгнул, перехватил этот ком, крикнул:
— Нечестно! Ты ему и встать не дал! — Он объяснил Балаболу: — Он тогда мальчишкой был, а теперь инвалид войны. Дурак ты, вот кто.
— А пусть не хвастает, — ответил Балабол.
Василий Игнатьевич встал у коряги.
— Вот теперь я на ногах, мы на равных. Давай ещё раз! Мне самому интересно: сохранилась вратарская реакция? — И он упёр руки в колени, как вратарь перед воротами.
— Не надо! — испуганно попросила Ариадна.
Но Балабол изо всех сил ударил по твёрдому кому. Василий Игнатьевич метнулся наперерез, но негнущаяся нога задержала рывок, и тогда, упав, он грудью накрыл «мяч».
— Поймал! — крикнула Ариадна. А Родион бросился к председателю — помочь ему встать. Ариадна скорей подала палку. Василий Игнатьевич поднялся. Лицо его было бледно.
— А мяч-то не прошёл, — улыбнулся он Балаболу. — Будем продолжать?