А у нас во дворе…
Шрифт:
— Мы быстро! — затрясла косичками Ариадна, и они совсем растрепались. Ариадна поправила их. — Они сами растрёпываются. У меня, как у мамы, кудряшки упрямые, из-за них даже капор на макушку съезжает.
Мама Родиона рассмеялась:
— Ох, если бы только кудряшки были упрямые…
Они ввезли коляску в лифт, нажали цифру «1» и поехали вниз.
Во дворе стоял огромный крытый грузовик, в него грузили мебель. Грузчик заглянул в коляску, увидал два розовых носика.
— Двойняшки! Одинаковые! — улыбнулся он.
— И совсем не одинаковые, —
Родион терпеть не мог всяких споров, он потащил Некотуху за собой, и они повезли малышей на детскую площадку.
Площадка близко от их дома. Выйдешь со двора на улицу, повернёшь по своему тротуару налево, минуешь шесть домов, и вот она — детская площадка. Тут на притоптанном снегу всё крутилось, качалось, скрипело: карусели, качели, качалки.
Пока Родион смотрел, куда поставить коляску, Ариадна взобралась на деревянную горку, оттеснила ребят и на корточках съехала вниз. Вскочив, влезла на трапецию, повисла:
— А я вон куда залезла!
Из игровой избушки высунулся Витька Воробьёв, по прозвищу Балабол. Он жил в соседнем с Родионом подъезде и учился уже в третьем классе.
— Ну и что-о? — спросил он скучным голосом.
«Всегда он своим «ну и что?» людям настроение портит», — подумал Родион. Но Ариадне никто настроения не испортил. Она пела:
— А я выше все-е-ех! — и махала ногами, пока валенок не слетел с ноги. — А я босая! — похвасталась она.
Нога была не босая, а в пушистом носке, но всё равно нельзя же было ступить ею в снег. Родион сунул Некотухину ногу в валенок.
— Эй ты, нянька, нянька! — заорал из оконца Балабол. От пронзительного крика двойняшки заворочались, личики у них сморщились и они дружно заревели.
Это уж известно: дружно они только ревут. В остальном — несхожие. Филя — худенький, вертун, то и дело улыбается беззубым ртом — всем, кто заглянет в коляску. Соску он не признает, выплёвывает. А Тиля-толстяк соску посасывает сосредоточенно. Каждого, кто склонится к коляске, рассматривает долго и серьёзно. Папа называет его «исследователем».
Родион сунул в их ревущие рты соски с голубыми колечками, они зачмокали и заснули. Тиля с соской, у Фили соска на подушке.
Родион огляделся: где же Ариадна?
Тут из избушки выскочил Балабол, его шапка вылетела вслед за ним. На бегу он нахлобучил её на голову. А из дверцы победно вышла Ариадна. Капор стоял на макушке, косицы воинственно торчали.
— Будешь дразниться, ещё не так получишь! — крикнула она.
— Ну и что-о? — незлобиво ответил Балабол. — Когда твой отец меня на мотоцикле покатает, тогда не буду дразниться.
— Фигушки! — сказала Ариадна. Она гордилась папиным мотоциклом. И хотя бабушка называла его «драндулетом» и «тарахтелкой», Некотуха хотела, чтоб, уезжая на работу, папа сперва три раза промчался вокруг двора, и чтоб был треск и шум, и чтоб из всех окон на него смотрели.
Но папа, никого не тревожа, выводит мотоцикл на улицу «за рога», как говорит
А Родион сказал:
— Он всех покатает, когда растает снег и не будет скользко.
— Подумаешь, задавала эта Некотуха. Её, что ли, мотоцикл? — ворчит Балабол. Впрочем, через минуту они уже втроём вскакивают на карусель и крутятся вместе.
На площадку зашла мама Родиона, сказала:
— Срочно ухожу. Вернусь — заменю тебя, ты сядешь за уроки.
— Подумаешь, уроки могут и подождать, — говорит Некотуха.
— Не могут, — отвечает Родион. Он старше Ариадны на целый год, ходит в школу, в первый класс. А Некотуху бабушка даже в детский сад не пускает.
— Я же не старая бабка, чтобы дома зря сидеть, — говорит она, — я бы ещё поработала на своем заводе, да вот человек народился — внучка. Я на пенсию ушла, чтобы её воспитывать… — И непременно добавляет: — Я двадцать лет мастером работала, сколько молодых рабочих воспитала, все меня слушались… — И тут она разводит руками и удивлённо произносит: — А эта — нет!
«Эта» — значит Ариадна.
«Откуда взялся у девочки такой наперекорный нрав?» — удивляется бабушка. Мама и папа Ариадны — люди трудовые, дисциплинированные. Их портреты вывешены на заводской Доске почета. По вечерам мама учится в институте, скоро будет инженером, как и папа.
А бабушке почтальон приносит письма от её учеников. Они теперь работают в разных краях, а не забывают своего мастера. В шкафу у бабушки хранятся грамоты, где золотыми буквами отпечатаны благодарности за безотказный труд, безотказный — значит, даже от самой трудной работы она не отказывалась.
А её маленькая внучка вместо первого слова «мама» сказала «не хоту». Так и пошло с тех пор: «Спать не хоту!», «Мыться не хоту!». Однажды, когда Ариадна была гораздо меньше, Родиона потрясло: бабушка умыла ей лицо, а она встала на четвереньки и давай тереться носом и щеками об пол, чтобы опять измазаться, и кричала: «Не хоту!»
— Ну, Родион, — сказала тогда огорчённая бабушка, — ты человек рассудительный, одна надежда на твоё хорошее влияние.
А мама Родиона рассмеялась, потрепала русые вихры сына:
— Тут ещё надо разобраться — кто на кого будет влиять.
— Как — кто на кого? — удивился Родион. — Конечно, я на Некотуху, она ни за что не заставит меня тереться носом об пол.
И началась у них с Некотухой дружба.
Глава 2. ВСЕ И РЫЖИК
Дом у них большой. Десять этажей. С улицы сквозь арку ворот слышно, как проносятся машины: ж-жих, ж-жих.
А во дворе свои звуки. Стучат клюшки, ребята гоняют шайбу. На деревьях каркают вороны. Из форточки пятого этажа летит стук пишущей машинки. Это мама Ариадны печатает свою работу, «диплом» называется. Родион сколько раз видел: её пальцы летают по клавишам, машинка стрекочет, непокорные кудряшки Ариадниной мамы, точно такие, как у её дочки, прыгают над круглыми очками…