А вдруг это правда?

Уален Мэрибет Мэйхью

МЫ ТУТ ВСЕ ОДНА БОЛЬШАЯ СЕМЬЯ

Это неправда.

Я пыталась рассказать маме о слухах, но мама ответила, что это лучшая для нас жизнь и что нам просто нужно научиться ладить со всеми. Она велела мне не подслушивать, если это меня так расстраивает.

– Моя маленькая проныра, – сказала она, взъерошив мне волосы. – Это хорошее место.

Но еще она велела держать дверь на замке и раз сто напомнила не разговаривать с незнакомцами. Накануне нашего переезда по соседству пропала девочка, и моя мама сильно испугалась. А поскольку все наши соседи были незнакомцами и, казалось, не стремились исправить ситуацию, мы вообще ни с кем не разговаривали.

Закончив работу по дому, мы садились

за чтение. Я взяла себе за правило: ежедневно читать по тридцать минут. Мама, когда могла, водила нас в библиотеку, чтобы у нас были разнообразные книги. Я набирала столько, сколько могла унести в руках, и мама всегда говорила, что это слишком много, а я ей обещала прочитать все книги до единой. И делала это. Каттер предпочитал книжки с картинками. Я говорила ему, что надо брать книги потруднее, но Каттер не любил читать. Иногда, когда наступало время чтения, он спорил со мной и говорил, что не будет этого делать. А я отвечала: если не будет читать, то и телевизора ему не видать. Он знал, что я не шучу. Поэтому уходил к себе в комнату и рассматривал картинки, что меня вполне устраивало, потому что целых тридцать минут я могла сидеть у себя в комнате – без пристававшего ко мне Каттера.

Кое-что в новом доме было хорошо: у каждого из нас была своя комната. В нашей старой квартире мы с Каттером спали в спальне, а мама – на раскладном диване в гостиной. Иногда с ней на раскладном диване спал ее бойфренд Джо, и, если мне нужно было что-то на кухне, мне приходилось проходить мимо него спящего. Мне не нравилось, как он заполнял наш дом своим маслянистым мужским запахом. Я обрадовалась, когда Джо исчез. Самое лучшее в доме в Сикамор-Глен (пусть он и «бельмо на глазу»), что тут нет Джо.

Когда заканчивалось время чтения, мы включали телевизор. Мы чередовали дни, по очереди выбирали, что будем смотреть. Каттеру нравились программы про животных, а мне – реалити-шоу. Мы оба были счастливы, если показывали реалити-шоу с животными, как те, где ловят диких животных, которые забредают в дома, или те, где люди борются с аллигаторами. Иногда мы просто смотрели мультики. Наш провайдер допустил ошибку и подключил нам больше каналов, чем мы подписывались, поэтому выбор впечатлял: столько каналов у нас никогда не было. Я сказала маме, что мы, наверное, должны сказать им об ошибке, но мама ответила: то, чего они не знают, им не повредит, иногда все просто складывается в нашу пользу. Но по моему опыту жизнь работает не так. Когда я ей об этом сказала, она расхохоталась и не могла остановиться. Мне нравится, когда мама смеется.

После телевизионного времени – время снова поесть. Мама говорила, что мы с Каттером просто машины по уничтожению продуктов, поэтому я старалась есть поменьше. Но Каттер о таком не думал. Он жадно поглощал еду, даже не заморачиваясь, какую именно. Мама шутила, что у него дыра в желудке. За ланчем я заставила его съесть немного фруктов, пусть даже это был консервированный фруктовый коктейль. Иногда к сэндвичам у нас прилагались чипсы, изредка – печенье. Я люблю домашнее печенье с шоколадной крошкой, но мы ели его только в том случае, если у мамы появлялось настроение его испечь, чего почти не случалось: она очень уставала на работе. По будням она была на одной работе, по выходным – на другой, так что работала она почти все время. Мама объясняла нам: чтобы у нас была такая жизнь, как сейчас, это необходимо. Иногда, когда я видела людей с их шикарными машинами и красивыми домами, я задавалась вопросом: а на скольких же работах приходится работать им, чтобы иметь такую жизнь?

После ланча, наконец, наступает время идти в бассейн. Каттер не слишком хороший пловец, поэтому я не пускаю его туда как можно дольше, даже несмотря на его нытье и просьбы, начинающиеся с самого утра. Когда он в воде, я нервничаю: мне трудно наблюдать за ним. Я знаю, что там есть спасатель, который может спасти

его, если он начнет тонуть, но ведь это я отвечаю за Каттера. Так каждый вечер говорила мама, когда целовала меня на ночь. Она всегда повторяла: «Когда вы проснетесь, меня уже не будет. Веди себя хорошо, будь умницей и береги брата». А потом она добавляла: «Я люблю вас больше жизни». И хотя она не могла быть дома так помногу, как мне бы того хотелось, я знала: ее слова искренни.

Мне не нравилось, когда люди говорили дурно о моей матери. Ее бывший бойфренд Джо, например, наговорил про нее много гадостей, а также про нас с Каттером. Он был не слишком добр к ней, а тем вечером, когда наболтал всякого ужасного, я обняла ее и сказала, чтобы она его не слушала. Мне было стыдно, потому что Джо поймал меня в тот момент, когда я рылась в его бумажнике, – это и стало причиной их ссоры. Но она убеждала меня, что это не моя вина, хотя я не должна совать нос в чужие дела. (Я все еще этому учусь.) Мама обняла меня и заставила пообещать, что я вырасту и буду жить лучше, чем она. Она не переставала плакать, пока я не поклялась ей в этом. Беда была в том, что я не знала, как получить ту самую «лучшую жизнь», или что, вообще, мама имела в виду.

У бассейна чужие мамы и папы не разговаривали со мной и Каттером. Да я и не ожидала этого. Они же были родителями, а родители обычно не разговаривают с детьми, если это не их собственные. Но дело было не только в молчании. Они смотрели на нас так, словно мы были песком, попавшим им в купальники. Когда я рассказала маме, она ответила: «Так не ходи туда, Кейли». Голос у нее при этом был усталый, таким тоном она говорила мне, мол, просто брось, забудь.

Но, даже несмотря на то, что Каттер не слишком хорошо плавал и люди нас игнорировали, мне нравилось туда ходить. Мне нравились вода, солнечный свет и смех. И пусть даже мы не разговаривали – то есть я и Каттер были по одну сторону, а мамы с детьми – по другую, мы были там все вместе. Это был наш бассейн. И поэтому мы с Каттером ходили туда каждый день после ланча. Пешком проделывали долгий путь туда, плавали, а после долго шли обратно домой. На следующий день повторяли снова. И я считала, что именно так мы проведем мое одиннадцатое лето и шестое лето Каттера. Конечно, я ошибалась.

Дженси

Их распорядок дня превратился в рутину, каждый день почти в точности повторял предыдущий. Дженси пристрастилась гулять после ужина, оставляя дочек играть в карты с матерью на застекленной веранде, пока день подходил к концу и появлялись первые светлячки. Девочкам нравилось проводить время с бабушкой. Дженси смотрела, как они горбятся над своими картами за шатким столиком, который они поставили на террасе. Пилар любила побеждать. Заре нравилось чувство сопричастности. А ее мать как будто была просто в восторге, что проводит время с внучками, и вечер за вечером терпеливо объясняла правила «подкидного», «румми», «пиков» и «сумасшедших восьмерок».

Каждый вечер Дженси говорила себе, что останется и поиграет с ними, но каждый вечер, когда ужин заканчивался, а с ним и очередной день, она чувствовала, как ее тянет прочь из клетки дома и семьи, словно какой-то магнит в груди тащил ее обратно на улицы ее юности. Она бродила по этим улицам в поисках забытого детства, того, что было в нем хорошего, пока не начали появляться бумажные сердечки.

Уезжая в восемнадцать лет, она отчаянно стремилась забыть это место. Теперь она заставляла себя вспомнить – чтобы попытаться забыть недавнее прошлое. Гуляя, она спрашивала себя: «…Кажется, вот этот дом был серый? А из этого всегда пахло карри? Как звали девушку, которая жила в том желтом доме, ту, которая безумно любила лошадей? А это тот самый дом, который всегда так странно украшали на Хеллоуин? Интересно, живут ли там все те же люди, сидит ли на крыльце женщина, одетая ведьмой, и пугает ли она детей?»