А за околицей – тьма
Шрифт:
– Это-то несложно, – откликнулся Ночь Тёмная. – Вот только правда ли веришь, что поможет?
– Не твоя забота, Ночка! Твоя – лошадку водить и делать, что хозяйка Леса велела.
– Как скажешь, яга, – насмешливо кивнул Ночь.
Подставил ладонь в шёлковой перчатке. Уж доверчиво переполз, свернулся петелькой, как Обыда, бывало, время сворачивала да возвращала, когда не успевала что или когда ученице надо было урок усвоить. Ночь поднял ладонь к лицу и дохнул на ужа. Блеснул в глазках-бусинах, совсем как намедни в глазах Коркамурта, месяц, и змейка застыла. Ночь вернул окоченевшее тельце Обыде. Подозвал коня, запрыгнул в седло. Спросил:
– Про Пламя-то объяснила новой ученице? А то ведь заглядится, как Марийка, подумает, что осилит приручить, да шагнёт не глядя.
– Рано ей пока. Время придёт – объясню, – сухо ответила Обыда. – А тебе не пора ли ехать ещё, Ноченька?
Ночь обвёл взглядом поляну; мрак редел, ярче разгорались барбарисовые гроздья, на Передних полянах всхрапнул уже конь Утра.
– Пора, – ответил Тём-атае. – Да и тебе пора придёт всё ей рассказать, как ни оттягивай.
Сказал – и растворился во тьме. Только затих цокот копыт, как брызнуло из-за кустов первое золотое солнце и выехал статный всадник на белом коне, весь в белом. Одной рукой он держал поводья, другой вёл над цветами, разворачивавшими к нему росистые лепестки. Увидев Обыду, кивнул; повеяло от него прохладой, как от скошенной травы.
– Ранёхонько ты.
– Здравствуй, Утро моё Ясное. Помощь твоя нужна. Перво-наперво хорошо бы, чтоб с ученицей новой моей ты познакомился.
– Вот уж не проси, – покачал головой Утро, запахивая кафтан. – Придёт время – и так встретимся. Знаешь же, не люблю я лишний раз с чужи…
– Не чужая она, – строго оборвала Обыда.
– Вот четырнадцатую весну проживёт – тогда посмотрим. – Утро похлопал коня по холке, тот негромко заржал; ему вторили проснувшиеся горихвостки.
– А чтоб дотянула до тех пор, помоги-ка мне, – протягивая Утру ладонь, велела Обыда. – Попроси ужа в кольцо замкнуться.
Утро пригляделся к мёртвой змее, в чёрных чешуйках которой поблёскивал ясный свет. Развёл руками:
– На него Ночь дохнул. Мне его не оживить.
– Я разве навсегда оживить прошу? Оживи на миг-другой, попроси, чтоб в кольцо замкнулся да умер снова.
– Зачем тебе это, Обыда?
– Основа это для оберега Ярине. Ночь умертвил, ты оживишь, а День затвердит накрепко. Я потом паучьей травой оплету, и будет девке защита в лесу в любую пору.
Утро молча взял змейку. Совсем как Ночь, поднёс к лицу, дохнул на тельце. Змеиные глаза блеснули, ужик поднял голову, извернулся кольцом и застыл. Утро отдал кольцо, коротко поклонился и поскакал дальше по лесу, ведя за собой рассвет.
А в избе тем временем проснулась Ярина. Села на печке, огляделась, обнимая себя за плечи. Позвала тихонько:
– Обыда!
Никто не откликнулся – только била ветка в окно, где-то капало, и скреблось что-то то ли в стену, то ли под полом. Ярина поджала ноги, завернулась в одеяло. На дворе едва занимался свет, а в избе ни одной лучины не горело, ни одной свечки. Всё серое да чёрное, серое да чёрное, сумрачное, туманное…
Закряхтел кто-то под лавкой. Ярина забилась в угол.
– Не пужайся, – прошептали снизу. – Домовой я.
– Ты тут откуда? – вытаращилась Ярина на лохматого старичка в белой рубашке.
– Живу я тут, – проворчал старик.
Ярина подалась вперёд и разглядела, что старик едва ли больше неё самой. Чуть успокоившись, спросила:
– Почему я раньше тебя не видела? А Обыда где?
– Я на глаза зря не показываюсь, – с достоинством ответил старик. – А Обыда в лес пошла, ужа тебе на оберег искать. А мне велела за тобой приглядеть, коли рано проснёшься. Проснулась, что ли? Или ещё будешь спать?
– Проснулась, – ответила Ярина. – А ты… точно домовой? Не та… болотная?..
– Какая ещё болотная? – замахал руками старик. Суетливо влез на лавку, принялся, не глядя на Ярину, складывать уголок к уголку свои тряпки. – Никаких болотных тут нет. Коркамурт я. Коркой можешь звать. Давай слезай, раз проснулась.
– Точно? А то ведь… Похож ты на неё.
– На кого похож? – ещё пуще заворчал Коркамурт. – Нянь понна [28] , домовой я! Всё, хватит болтать, слезай, завтракать будем. Авось перепадёт домовому масличка.
28
Нянь понна (удм.) – хлебом клянусь! Фрагмент одной из самых убедительных удмуртских клятв.
Ярина сползла с печки, схватила с лавки сарафан. Коркамурт тем временем выставлял на стол горшки, чашки.
– Вот тут, значит, малинка. Вот тут хлебушек. Вот тут кисель.
– Кисель вечером пьют, – с сомнением протянула Ярина.
– Нигде такого правила не писано, – быстро сказал Корка. Оглянулся на Ярину, облизнул ложку. – О-ох, вкусно-то как! Зеч [29] . Так, а тут у нас, значит, медок… Вот сейчас намажем хлебушек сметанкой, медочком польём, будет хорошо!
29
Зеч (удм.) – здорово, хорошо; молодец.
– Погоди, – нахмурилась сбитая с толку Ярина. – Обыда говорит, завтрак – всему голова, надо с утра как следует есть.
– Вот мы и поедим, пока она не вернулась! – Корка уселся за стол. Похлопал по лавке рядом. – Давай-давай!
Ярина неуверенно села. Оторвала от каравая краюшку. Домовой тем временем вовсю орудовал ложками.
– Как так не умывшись?..
– Запросто, – хмыкнул Корка. – Тоже ведь нигде не писано, что, прежде чем завтракать, умываться надо.
– Как это? – протянула Ярина. – Это всем ясно. Сначала умойся, потом ешь. Зимой холодно, летом тепло. Ночью спят, днём дела делают.
– Э, мака [30] , это тебя обманули! Вот на Обыду хотя бы глянь: ночь на дворе, а она в лесу. И в первый раз, что ли? Так что ты больно этим правилам не верь. Как сама решишь, так и будет.
Ярина глянула за окно. Не такая уж была и ночь – светлей и светлей делалось в горнице, чашки-ложки стало видно без всякого огня. Вот и всадник давешний пролетел – белый, ясный. Заглядевшись, задумавшись про Утро, Ярина не заметила, как ополовинила плошку с мёдом. Опомнилась, глядя, как Корка щедро льёт на хлеб варенье:
30
Мака (удм.) – ласковое, доброе обращение к ребёнку, девушке.