А за околицей – тьма
Шрифт:
– Само…
– Само! – передразнила Обыда. – Чутче надо быть, прислушиваться к себе, к рукам, к душе, к воздуху, к тем, кто близко, к тем, кто далеко. Ко всему вокруг прислушиваться нужно, каждый миг. Такова доля яги. Ну! Послушай себя! Эхо-то хоть должна услышать, если не совсем бестолковая.
Ярина, у которой голова кружилась от бессонных, полных видений ночей, от странного жара и колотья в пальцах, от тумана в рассудке, от того, что Обыда то чужая, сердитая, то насмешливая, задумчивая, изо всех сил постаралась прислушаться. Замерла. Вдохнула, затаилась. Выдохнула едва слышно:
– Нет.
А Обыда вдруг ответила ровно и нисколько не зло:
– Ну и ладно. Всему своё время, почувствуешь ещё. А Тишину запомни. Услышишь такую снова – так и знай: конец близко.
– Что, поколдовала твоя девчонка? – перешагнув порог, осведомился Бессмертный.
Вумурт [15] , отряхнув кафтан, прошмыгнул следом. Обыда сунула водяному полотенце, озабоченно покосилась на Кощея:
– Сильно было слыхать?
– Ещё как! – засмеялся Вумурт, вытирая лоб. – Русалки мои до сих пор дрожат.
15
Вумурт – в удмуртской мифологии водяной, хозяин водоёмов.
– А вроде не дольше мига, – покачала головой Обыда, вытаскивая из-под стола сосновую лавку. – Садись, батюшка. А ты не мокри мне тут, еле плесень вывела с того раза!
Вумурт стыдливо улыбнулся и устроился на бочке с соленьями. Просительно протянул:
– Огурчиком дашь похрустеть, Обыдушка?
– Сейчас всё съешь, а зимой что твои русалки жрать будут? Водоросли сосать, ивняк глодать?
– Один огурчик, Обыдушка, голубка!
– Какая я тебе голубка, – фыркнула Обыда, ставя на стол чашки. На белой скатерти выросло широкое блюдо, наполнилось перепечами [16] с мясом. Рядом Обыда поставила плошку со сметаной. Вумурту, который уже вздумал пустить слезу, по носу ударил солёный огурец.
16
Перепечи – удмуртское блюдо, выпечка в виде ватрушек с начинкой (мясо, грибы, капуста, крапива и т. д.), которая заливается сверху яйцом и молоком. По одной из версий, перепечи называются так, потому что их пекут не в самой печи, а перед ней.
– Вот спасибо! – засвистел водяной и принялся обгладывать вялую шкурку.
– Только так и заставишь молчать, – вздохнула Обыда. – Ты зачем его с собой притащил, батюшка?
– Так жаловался, что русалки после Тишины никак отойти не могут, не поют, на цветы не смотрят. Пристал ко мне: пошли да пошли к яге, пусть какую мазь даст.
– Да какая мазь! Вся мазь с его склизких девчат стечёт, – хмыкнула Обыда. – А ведь всего-то нитку Ярина порвала.
– А сердцевина какая? – спросил Кощей.
– Да какая – обыкновенная самая. Жила мышиная да колдовства чуток.
– Точно ли? Ничего не перепутала?
Обыда нахмурилась, замахнулась на Кощея:
– За дуру старую держишь? Я пока ещё ниток не пу…
Моргнула. Замерла. А затем, забыв про Вумурта, вовсю шуровавшего в бочке, бросилась к сундуку. Перебрала мотки и катушки, вытащила давешний клубок. Виновато произнесла:
– Ниточка из Идниной [17] тетивы. Вот что это было. Вот почему так долго порвать не могла, а я уж решила – совсем девочка бездарь.
17
Идна – батыр, легендарный удмуртский богатырь, основавший поселение Иднакар.
– Я тебя за дуру не держу, – выждав, степенно ответил Кощей. – Сама знаешь, я тебя самой умной из всех яг считаю. Но, видно, отвыкла ты с Марийкой-то за мелочами следить.
Обыда промолчала. Невидящим взглядом посмотрела, как в прозрачном животе Вумурта булькают огурцы. Вздохнула.
– Да уж. С Марийкой-то хлопот почти не было.
– Поздно плакать, – икнув, влез в разговор водяной. Сыто развалился, опёрся о стену, потянулся к сушёным ландышам, висевшим на балке. Причмокнув, съел цветочек. – Привыкать надо к новой. У меня русалки каждый год нарождаются новые, каждый год старые эхом улетают. Ничего, терплю.
– Такая твоя доля, – насмешливо хмыкнул Кощей, надкусывая перепечь. Жирный горячий сок брызнул на костлявые пальцы. – Умеешь, матушка, перепечи делать. Ни одна яга так не могла.
– Много их было на твоей памяти? – фыркнула Обыда.
– Да, почитай, все, не зря я Бессмертный. И ты давай блюдце-то от меня отодвинь, а то всё разом и съем, девочке не останется. Где она, кстати, ученица твоя?
– Рано ей пока. Я в тесто росу добавила с Иванова дня [18] , пообвыкнуть надо в Лесу, прежде чем есть такое. Откуда мне знать, откель она ко мне попала? Из какого года, из какого города… Пустила гулять пока, со двором знакомиться.
18
Имеется в виду роса, собранная в ночь на Иванов день – «Кипанча нунал» (удм.), день летнего солнцеворота, в который, по поверьям разных народов, в том числе удмуртов, усиливались контакты между мирами, «тем» и «этим». Собранным в это время траве и росе приписывались особые целебные свойства.
– Не боишься?
– Как не боюсь? От сердца-то уж сколько ломтей оторвано. Ещё один терять не хотелось бы, – проворчала яга и, шлёпая Вумурта по животу, добавила: – Ай, наелся уже, хватит тебе, болезный! Ишь, талы вылупил [19] , ищет, что б ещё пожрать! Хватит. Возьми в подполе Глоток Надежды, отлей две капли – на все пруды твои за глаза хватит. Шагай давай.
Дождавшись, пока Вумурт, побулькивая, сползёт по ступеням в погреб, Обыда добавила:
– Помнишь, была у меня беленькая, ласковая? Оксиня. Вот её уж от всего берегла как могла. И монисто заговаривала, и в отваре отводящем каждую луну купала. А что с ней случилось, помнишь? Уж лучше б не берегла…
19
Талы вылупил – то есть глаза выпучил.
Яга подпёрла щёку кулаком, глянула сквозь время. Кощей похлопал её по руке.
– Значит, судьба такая была. Если одна ветка обломится – другая побег даст.
– Верно, батюшка, – кивнула Обыда. Подняла голову, посмотрела пустыми посветлевшими глазами. – А девочку Яриной звать. Красивое имя. Неделю проживёт – надо будет о втором поду…
Во дворе грохнуло, пошёл дым, крепко запахло грибами, солью и нутром колодца.
– Разрыв-траву нашла! – ахнула Обыда.
– Проживёт, – засмеялся Кощей и белым ногтем проткнул тонкое, вздувшееся на перепече тесто.
Когда Обыда выскочила во двор, вдоль ограды, осаживая коня, метался День Красный – вихрем облетал поляну перед избой, поднимал звон и пыль. Ярина, съёжившись, сидела на земле у бани. Глаза так и бегали туда-сюда, едва поспевая за поджарым медногривым конём; пальцы впились в рыхлую осеннюю землю, из которой проклёвывались рубиновые цветы. Заметив Обыду, Ярина тряхнула головой и закатилась смехом. Обыда опешила, но уже мгновенье спустя поняла, что девочка плачет, а не хохочет. Гаркнула, чтоб докричаться сквозь грохот и ржание: