А завтра — весь мир!
Шрифт:
Для родившихся здесь это кажется совершенно обычным, но на меня нагоняло тоску. Привыкнув к людной жизни на виду у всех на военном корабле, постоянно плывущем из одного места в другое, внезапно оказавшись отшельником на острове и застряв на одном месте, я чувствовал себя несколько неуютно. После расписанного по секундам склянками, горном и вахтами распорядка беспокоило меня и то, что теперь я предоставлен сам себе.
Думаю, я неплохо с этим справился. По крайней мере, я был достаточно образован, прошел обучение на офицера и закалил характер. Но всё равно нужно было чем-то заполнить пустоту дней. Я всегда умел мастерить руками, а на острове в изобилии рос бамбук, и я соорудил кровать, а также кресло и стол. Но удовлетворив эти примитивные нужды, я продолжил работать ножом и пилой, так что к отъезду сделал столько бамбуковой мебели, что хватило бы на скромный магазинчик. Мне даже пришлось построить еще одну хижину, чтобы всё это хранить.
А кроме того, я решил сделать из позвонков крупных рыб ожерелье в подарок возлюбленной в Австрии. Лишь тщательно нанизав ряд этих импровизированных бусин, я сообразил, что у меня нет никакой возлюбленной в Австрии. Ну и ладно, решил я, тогда я подарю ожерелье будущей возлюбленной. Но собрав еще два ряда, я задумался — а захочется ли мне иметь дело с девушкой, которая носит украшения из рыбьих костей? Поразмыслив, я решил, что нет, и выбросил свои изделия.
Но несмотря на это, мне по-прежнему требовалось чем-то занять свободное время, чтобы не сойти с ума от скуки и одиночества. Я установил деревянный столб, как описано в «Робинзоне Крузо», и делал на нем зарубки, отмечая дни, в чем не было необходимости, ведь отец Адамец оставил мне церковный календарь, но это было просто еще одно занятие. Я также ввел строгий ежедневный распорядок, как можно ближе к распорядку военного корабля. Подъем в половине шестого, обед в полдень и отбой в половине десятого, ну, и всё, что посередине. Но поскольку я остался единственным членом команды, то выглядело это всё равно неубедительно.
В конце концов, мой здравый рассудок спас отец Адамец, когда привез книгу, которую оставил ему какой-то капитан с зашедшего судна. «Навигация. Упрощенный справочник капитана П.Томпсона, младшего собрата Тринити-хауса [31] и в последние тридцать лет старшего преподавателя морского дела» — так гордо значилось на обложке. Это был учебник по навигации для офицеров британских торговых судов.
Вряд ли я когда-либо видел книгу, озаглавленную более обманчиво, потому что капитан Томпсон изо всех сил постарался сделать морскую навигацию как можно более запутанной, но в конце книги содержались математические таблицы и альманах 1899 года, а во время отлива у меня появлялась полоска песка, чтобы писать палочками цифры, и в результате прилежного обучения вскоре я овладел самыми трудными аспектами астрономической навигации, и даже в дальнейшем смущал лекторов Морской академии своими познаниями сферической тригонометрии и вычисляя высоту звезд прямым методом.
31
Тринити-хаус — официальная организация, отвечающая за навигацию в Англии, Уэльсе и других британских территориальных водах, за исключением Шотландии и острова Мэн и Северной Ирландии. Она несет ответственность за предоставление и обслуживание навигационных средств, таких как маяки, буи, морские радио/спутниковые системы связи.
Что касается попытки построить лодку, чтобы уплыть на ней, то с самого начала об этом не могло быть и речи. Побережье Германской Новой Гвинеи находилось в добрых пятидесяти милях через пролив Шарнхорст и славилось такими же свирепыми дикарями, как и Новая Силезия. Остров Бугенвиль лежал в двухстах милях в противоположном направлении, и о его обитателях можно было сказать то же самое, а Тулаги был в пятистах милях. Не говоря уже о расстояниях, воспоминания о том, что осталось от матроса Крочетти, когда его прикончила акула у Гуадалканала, отбивали всякую охоту предпринять такое плавание.
Так что приходилось просто ждать прибытия из Сиднея шхуны за грузом копры. Я не рисковал перебраться через полоску воды на основной остров, это уж точно. Отец Адамец был прав в том, что туземцы не нарушат табу, чтобы приплыть сюда и на меня напасть. Я никого не видел в лесу на главном острове, но, если я их не видел, это не значит, что никто не наблюдает за мной из чащи. Единственным способом это проверить было пересечь пролив.
Отец Адамец навещал меня каждый месяц, в безлунные ночи, когда островитяне скрывались в хижинах из страха, что небеса падут на их головы, если они высунут нос наружу. Мы проводили вечер за беседой при свете штормового фонаря, он привозил мне чтиво из своей коллекции. В основном это была до боли скучная религиозная литература на старомодном чешском, отпечатанная готическим шрифтом, или на французском: Les Mille Petits Fleurs de J'esus (Li`ege, 1861) [32] и всё в таком духе. Католицизм меня не интересовал, но отец Адамец был приятным, тактичным человеком и никогда не напирал с религией, казалось даже, будто он извиняется, что может одолжить мне только такие книги.
32
Тысяча маленьких цветов Иисуса (фр.)
Говорили же мы о делах сугубо светских: где я жил, о моих школьных годах, жизни на борту корабля и прочем. Думаю, эти визиты доставляли ему такое же удовольствие, как и мне. Он был хорошим слушателем, и хотя слишком долго жил вдали от Европы, чтобы мы могли иметь что-либо общее кроме языка, я чувствовал — он считает меня последней ниточкой к далекой родине, которую, вероятно, никогда больше не увидит. Он часто улыбался в ответ на какой-то комментарий, задумчиво кивал и говорил:
— О да, помню, я и сам когда-то так думал. В вашем возрасте мне тоже хотелось стать трубочистом или цирковым акробатом, вот почему я теперь здесь и стал миссионером.
Что касается другого моего гостя, должен признать, я прекрасно обошелся бы и без его общества. Я жил на острове уже несколько недель, когда на каноэ ко мне приплыл мистер Масгроув. Теперь евангелист-каннибал превратился в единоличного властителя острова Новая Силезия, не считая католического анклава Понтиприт.
Миссию мистера Трайба в Спердженсвиле предали огню и мечу, а сам мистер Трайб и его жена (хотя мистер Масгроув очень туманно высказывался на сей счет) разделили участь всех белых людей, попавших в руки племени уакере. Теперь Новой Силезией правили свободная реформистская евангелическая баптистская миссия и ее паства. Племя тетуба загнали на западную оконечность острова, «словно ханаан перед лицом Иисуса и Господа нашего», как выразился мистер Масгроув, и теперь они умирали от голода в подлеске.
Мистер Масгроув надеялся, что вскоре их обратят в рабство, съедят или вытеснят в море, и праведники завладеют всем островом, который станет базой для обращения соседних островов, как только мистер Масгроув снабдит свою паству необходимым количеством винтовок и динамита, чтобы они могли выполнить богоугодное дело. Он сказал, что сотни человек из племени тетуба уже крестились, когда их загнали в близлежащую бухточку, где акулы пожрали тех, кто не сразу утонул.
— Под конец вода стала розовой, — сказал он, — но они умерли, познав Господа.
Учитывая всё это, можно представить, что в присутствии этого человека я чувствовал себя не в своей тарелке — и к сожалению, случалось это часто. Он сидел, закатив глаза, вздыхал и бормотал, и я никогда не мог с уверенностью разобрать, к кому он обращается — ко мне или к Богу. А говорил он невыносимую чепуху. Насколько я понял, он считал мое спасение от съедения дикарями, ради которого он и пальцем не пошевелил, знаком свыше, что я стану обращенным — возможно, мое имя написано в Книге жизни агнца пусть не чернилами, но хотя бы карандашом.
В любом случае, каждый его визит превращался в трех— или четырехчасовую проповедь, в ней он излагал принципы свободных реформистских евангелических баптистов из Пенджа, бесконечно листая страницы Библии, которую неизменно приносил с собой, и отмечал для меня строки красным карандашом.
Во время этих проповедей оставалось лишь делать вид, что мне интересно, и пытаться не заснуть и не зевнуть. Я понимал, что до прибытия шхуны за копрой моя жизнь в определенной степени зависит от мистера Масгроува. Я оставался табу, только пока он удерживал туземцев по ту сторону узкого пролива, отделяющего островок от Новой Силезии.