А жизнь продолжается
Шрифт:
По вечерам в сумерки женщины сходились к колодцу и предавались воспоминаниям о той поре, когда мельница молола, мужья зарабатывали, хватало на одежду и кофе, было чем топить печь, а каша сдабривалась патокой. Время от времени Господь был к ним милостив и посылал косяк сельди и добычливые ловы на Лофотенах, время от времени кто-то у них рождался, женился или же умирал, все было хорошо, все во благо. Взять хоть Лассена, сам он здешний, а под конец сделался епископом и министром у самого короля, ну в точности как Иосиф у фараона в земле Египетской.
В те поры тут ни «Гранд-отеля» не было, ни банка с кино,
II
При новых хозяевах жизнь в Сегельфосской усадьбе заметно переменилась. Повседневный обиход был, так сказать, поднят на более высокий уровень — свидетельство того, что господа из усадьбы не чета местным обывателям. Небольшое расстояние от усадьбы до лавки и обратно Гордон Тидеманн проделывал не как-нибудь, а в коляске, да и вообще усвоил себе барские замашки. Ну к чему в такую короткую поездку желтые перчатки, да еще летним днем? Вдобавок он приобрел маленький щегольской катер, который и нужен-то был ему единственно для того, чтобы, подплыв к почтовому пароходу, перекинуться словечком с капитаном и дать полюбоваться на себя пассажирам. Впрочем, полюбоваться было на что: рослый, видный, он смахивал на иностранца, кожа смуглая, волосы темные, нос с горбинкой, сверкающие глаза и тонкие, плотно сжатые губы. Всегда превосходно одет, в вычищенных до блеска ботинках. Нет, это вам уже не Пер Лавочник, и даже не Теодор.
При его отце рыбачьи артели ежегодно отправлялись за сельдью, каждая на свое место, нередко они выходили и два раза в год, осенью до Лофотенов и весною после. Теодора в первую очередь интересовали торговля рыбой, ловля и засол сельди — именно то, что приносило верную прибыль. Но Гордон Тидеманн обучался в своих школах и путешествиях вовсе не этому, а премудростям бухгалтерского учета, биржевых курсов и заграничного сбыта, которые в его торговом деле не играли ровно никакой роли. Что толку скрупулезно и аккуратно составлять отчетную ведомость, коли лавка была не такой доходной, как сельдяной промысел, — если рыбакам, разумеется, сопутствовала удача. У Гордона Тидеманна состоял даже под началом торговый агент, который разъезжал по городам Нурланна, однако больших прибытков от него было что-то не видно, почему в один прекрасный день хозяин и призвал его к себе в контору и указал на стул. Хозяин был вежлив, но краток.
— Дела идут неважно, — сказал он.
— Да, пожалуй что не ахти.
— Последние образцы должны были разойтись куда лучше, я говорю о шелковых кимоно.
— Да, — отвечал агент. — Только народ здесь к кимоно непривычный.
— Товар из лучших домов.
— Здесь предпочитают ходить в полотняных рубахах. По старинке.
— Ну а как с шерстяными платьями? — спросил хозяин. — Последний крик моды.
Агент покачал головой:
— А вот тут дамы как раз предпочитают шелк.
— Вот как?
— К телу шерсть, а напоказ шелк, — рассмеялся агент.
Хозяину этот смех не понравился, он нахмурил брови:
— Короче, дела не идут. На это должна быть своя причина. Вам хватает на представительство?
— Да, у меня столько же, сколько и у других.
Неожиданно хозяин сказал:
— Но сами вы могли бы экипироваться и получше. Вы что, встречаетесь с купцами вот в этом самом костюме?
— Он почти новехонький.
— Где вы его купили?
— В Тромсё. В лучшем магазине готового платья Тромсё.
— А может, на ваших чемоданах с образцами должны быть блестящие латунные уголки? — произнес хозяин.
Агент выпучил глаза:
— Вы так думаете?
— Не знаю, просто пришло в голову. Но дело не только в чемоданах и костюме, а и в умении себя держать. Не знаю, вполне ли вы меня понимаете. Вы когда-нибудь над этим задумывались? Вы представляете большой торговый дом и держаться должны соответственно. Ваша рубашка и галстук… извините, но я просто вынужден об этом упомянуть!
Хозяин кивнул в знак того, что продолжать было бы излишне.
Как видно, агенту и вправду не хватало хороших манер, воспитанности и такта, он не понимал, что разговор окончен. Он сказал:
— Дело в том, что на этом маршруте нам часто приходится самим тягать чемоданы. Пароходы иной раз не ходят, и садишься на катер. Как тут сохранить презентабельный вид, бывает, что и запачкаешься.
Хозяин молчал.
— Иной раз, пока доберешься, совсем извозишься.
— Ладно. — Хозяин решил подвести черту. — Подумайте над тем, что я вам сказал. Какая-то причина да есть…
Между прочим, помимо претензий на щегольство, Гордон Тидеманн отличался еще и здравым смыслом; хоть его и учили, что платье и учтивые манеры немало значат, он не ставил этого во главу угла. Поэтому он тотчас же последовал совету матери и стал собирать своих артельщиков для выхода в море.
Матери его во многих отношениях цены не было. Все еще молодая и красивая, смешливая и живая, она могла сойти за сестру Гордона Тидеманна, к тому же она была очень толковая. Поговаривали, будто в самом начале своего замужества она вела себя несколько опрометчиво и ни во что не ставила мужа, но когда это было, все уж быльем поросло. Ее называли старой хозяйкой — нелепое какое прозвание, это муж ее, Теодор Лавочник, вот тот действительно состарился прежде времени, а потом и вовсе распрощался с супружеством и земной жизнью. А самой ей ничегошеньки не делалось.
— Раз ты хочешь, чтоб артельщики вышли в море, — сказала мать, — кто у тебя будет за старших?
Удовлетворяя свою страсть к писанине, Гордон Тидеманн составил список всех артельщиков, работавших на его отца. Он начал было его зачитывать. Мать рассмеялась.
— И все-то ты записываешь, — сказала она. — Твой отец, тот все держал в голове. Как, у тебя значится Николаи? Так он же недавно умер.
— Да? Тогда мы его вычеркнем и впишем вместо него Подручного.
— Подручный уже старый. Нет, в артели тебе нужна молодежь.
— Он хотя и старый, зато выносливый. И я на него во всем могу положиться.
— А как же усадьба, нам без него тоже не обойтись.
— Ну, так и быть, — согласился сын.
Старая хозяйка успела уже убедиться, что Подручный — человек смекалистый и находчивый, она с ним не раз разговаривала и слышала его рассуждения. Он был не то старый моряк, не то просто бродяга, пришел в усадьбу и попросился в работники. Он был худощавый и расторопный, немало поскитался по свету, так что порассказать ему было что. На вопрос, откуда он родом, он отвечал: «Отовсюду! Из мира». Но а в последний раз где он был? «В Латвии».