А зори здесь тихие… (сборник)
Шрифт:
Наконец он вздохнул и шевельнулся. Мирра ждала этого вздоха и сразу заговорила тихим, печальным голосом, словно уже прощаясь навсегда:
– Если бы не маленький, если бы не он, Коля, я бы никогда не оставила тебя. Я думала, что так и будет, что я умру немножечко раньше, чем ты, и умру счастливой. Ты – моя жизнь, мое солнышко, моя радость, все – ты, ты все, что у меня есть. Но маленький должен родиться, Коленька, должен: он ни в чем не виноват перед людьми. И должен родиться здоровеньким, обязательно здоровеньким, а здесь… Здесь я каждую секунду чувствую, как убывают его силы. Его силы, Коля, уже
– А там?
– Там – мама, не беспокойся! Там – мама и родственники. Столько родственников, сколько у евреев, не бывает ни у кого на свете.
– Женщин водят строем.
– Кто заметит лишнюю бабу? Не беспокойся, ми-лый, все будет хорошо! Все будет хорошо, и в дамки выйдут пешки, и будет шум и гам, и будут сны к деньгам, и дождички пойдут по четвергам. Так говорит дядя Михась: помнишь, он вез нас когда-то в крепость? Мы еще смотрели столб на дороге, и там я впервые наткнулась на твою руку…
Она говорила, улыбаясь изо всех сил, а из глаз неудержимо катились слезы. Они капали на руку Плужникову, а он никак не мог заплакать, потому что его собственные последние слезы упали на ржавый армейский сухарь и больше слез уже не осталось. И вероятно, поэтому его пекло внутри, будто сердце обложили горящими угольями.
– Ты должна идти, – сказал он. – Ты должна добраться до своей мамы и вырастить сына. И если только я останусь в живых…
– Коля!
– Если я останусь в живых, я найду вас, – строго повторил он. – А если нет… Ты расскажешь ему о нас. О всех нас, кто остался тут под камнями.
– Он будет молиться на эти камни.
– Молиться не надо. Надо просто помнить.
Они вышли в темноте и благополучно добрались до развалин Белого дворца, хотя Мирре это было трудно. Она очень ослабела, отвыкла ходить, да и дорога была не для ее протеза. Местами Плужников нес ее на руках, и ему было не тяжело: таким исхудалым и легким было это родное, теплое тело. И там, в подвале, когда он уже разведал выход и показал ей, откуда он будет смотреть на нее в последний раз, он усадил ее на колени, укутал и не отпускал уже до конца. Здесь они в последний раз попрощались, и Мирра осторожно вышла из подвала.
Она была в ватнике, как многие женщины, так же, как они, повязана платком, и на нее действительно никто не обратил внимания. Все молча занимались делом, и она тоже начала работать.
– Ну, чего ты тут мучаешься? – ворчливо спросила какая-то женщина. – Нога, что ли, болит?
А вторая вздохнула горько:
– Господи, и хромушку взяли, изверги. Ты поменьше ходи. Поди вон кирпич складывай.
Кирпичи складывали у дороги, и Мирре не хотелось
Плужников видел, как она шла к дороге и укладывала там кирпичи. А потом поле зрения перекрыли другие женщины, он потерял Мирру, нашел снова и снова потерял и больше уже не мог определить, где она. Не мог, но все смотрел и смотрел, приходя в отчаяние, что больше не увидит ее, и не подозревая, что судьба на сей раз уберегла его от самого жестокого и самого страшного.
Вечерело, когда появились конвоиры. До этого Мирра видела их лишь в отдалении: они либо грелись у костра, либо жались к уцелевшим стенам. Сейчас они появились и забегали – здоровые, продрогшие от безделья.
– Становись! Быстрее, быстрее, бабы!
Старшими были немцы, но они не торопились уходить от костра, а колонну строили старательные охранники в серо-зеленых бушлатах, вооруженные винтовками с примкнутыми штыками. Они исполнительно суетились вокруг медленно строившихся женщин, отдавая команды на русском языке.
– Разберись по четыре!
Мирра старалась забраться в середину колонны, но женщины, выстраиваясь по четверкам, невольно выталкивали ее, и вскоре она оказалась на левом фланге. Мирра с отчаянием вновь полезла в толпу, а ей устало и ворчливо говорили, что она не из этой четверки, и снова отодвигали туда, где никаких четверок не было, а была она одна.
– Почему толкотня? – сердито закричал рослый конвоир: он и старался больше всех, и кричал чаще, чем остальные. – Разобраться по своим четверкам! Живо, бабы, живо!
– Мы разобрались, – сказал чей-то недовольный голос. – Да тут одна лишняя оказалась.
– Какая лишняя? Откуда лишняя? Не может быть лишних. Разберись получше!
– Да вот…
Сердце Мирры забилось стремительно и отчаянно. Конвоир шел вдоль строя, приближался к ней, и она заулыбалась ему из последних сил.
– Ты откуда взялась? – удивленно спросил конвоир, остановившись против нее.
– Из города. Не узнаете, что ли?
– Из города?
– Ну, пойдемте же, пойдемте! – с отчаянием выкрикнула Мирра, думая сейчас только о том, что Плужников все видит. – Пойдемте, разве на ходу нельзя выяснить!
– Правда, идти пора! – недовольно зашумели женщины. – Весь день на холоду! И чего к девчонке пристал: не убыль ведь, а прибыль.
– Прибыль?.. – озадаченно повторил конвоир. – Прибыль, значит? А откуда ты взялась тут, прибыль?
Он вдруг схватил ее за ватник, рванул на себя: Мирра едва устояла на ногах.
– Подвальчиком пахнет? Подвальчиком?.. Господин обер-ефрейтор! Ах, зараза, ах, стерва, выползла на божий свет? Господин обер-ефрейтор!
– Пойдемте, – задыхаясь, бормотала Мирра, а он тряс сильной рукой за ватник, и голова ее беспомощно болталась из стороны в сторону. – Пойдемте. Прошу вас. Пожалуйста…
– Откуда взялась? Откуда?
Он вдруг оставил ее и шустро побежал навстречу пожилому неторопливому немцу, что шел к ним от головы колонны. И Мирра, постояв секунду, тут же пошла за ним, потому что строй прикрывал ее от Плужникова.