А. А. Прокоп
Шрифт:
Рядом со Степаном сидел молодой подпоручик, чуть дальше угрюмый с черной густой бородой солдат.
— Было больше. Человек с полсотни — произнёс подпоручик.
— Расстреляли уже? — безразлично спросил Степан.
— Куда там — рассмеялся подпоручик — Предложили перейти на сторону трудового народа. Вот и пошли все наши солдатики в труженики.
— Понятно, хорошо, что так — сказал Степан и в этот момент, он поймал себя на мысли, что действительно так думает.
— Вам господин прапорщик не предлагали столь деликатную деформацию — с ухмылкой спросил подпоручик.
— Пока нет — ответил Степан.
Ему сильно хотелось спать.
— Так вы пойдете к ним, когда предложат? — не унимался подпоручик.
— Я не знаю, но точно могу сказать, только одно, что навоевался я, видимо, досыта.
— Это конечно ближе к теме, потому что нас, по всей видимости, всё же расстреляют. Даже не знаю, чего они медлят.
— А вам не страшно? — спросил Степан, чувствуя, как у него от усталости и боли слипаются глаза.
— Если честно, то очень страшно. Поэтому я и стараюсь непринужденно шутить. Вот Кондратьеву кажется, абсолютно всё равно.
Подпоручик указал рукой в сторону сидящего беззвучно солдата.
— Никому не бывает всё равно в таком деле — произнёс Степан, он хоть и слышал собственные слова, но ему казалось, что он уже спит.
— Мне не всё равно, но служить христопродавцам — никогда — лучше смерть. Ненавижу жидов, батраков и разную рвань!!! — яростно, глухо произнёс Кондратьев.
Его слова откладывались на дне сонного сознания Степана. Ещё туда попали слова подпоручика.
— Кондратьев, кажется, из праведных крестьян — мироедов.
Больше Степан ничего не слышал…
Сквозь темноту он видел свет. Свет струился сквозь щели. Свет распространяла лампа, которая горела по другую сторону стены из досок. А ещё через несколько секунд сердце Степана забилось быстрее. Дыхание мгновенно приобрело глубину, тело почувствовало жар. Сквозь щели он видел Соню, и именно у неё в руках была та самая чудесная лампа.
Через мгновение Соня пропала. Появился благообразный старичок, похожий на доброго сельского священника с крестом на груди, и безмерной глубиной в простых и ясных глазах. Степан видел буквально всё, несмотря на темноту. Помогала лампа. Помогало что-то ещё, а подпоручик спал тревожным сном, метался, кажется, с кем-то отчаянно спорил, не прерывая сна, кому-то кричал, или может быть звал на помощь. Кондратьев лишь сопел, сидя. Он даже не прилег, остался спать в том же положение.
Степан слышал шепот — слышал движение. Ничего не мог разобрать, попытался подняться на ноги, но не сумел этого сделать. Он боялся, что всё увиденное лишь сон. Он боялся этого во сне, хотел закричать, попросить, чтобы Соня не покинула его, не оставила его здесь одного.
Наступила тишина. Степан смотрела через щели, но свет от лампы пропал. Степану захотелось крикнуть во всё горло, но в этот момент прижимающего к себе отчаяния, заскрипела входная дверь в их полевую тюрьму.
Соня появилась в пространстве открытой двери. За её спиной стояла ночь. За ночью стоял старичок священник. Соня же держала в руках ту самую лампу. Свет касался её распущенных длинных волос, освещал миловидное лицо, почти священным ореолом, и Степан, поддавшись к ней навстречу, приподнялся на собственном локте. Старичок, преодолев разделяющую его и Соню ночь, подошел ближе. Явление света с девушкой его несущей — пробудило подпоручика. Очнулся мрачный Кондратьев. Его лицо вытянулось и он начал быстро и страстно креститься.
— Услышал господь праведника, услышал
— Бросьте Кондратьев, дайте полюбоваться неописуемой красоты зрелищем — пока застыло оно перед нами. Пропадет через секунду, как только я пойму, что это всего лишь сон перед расстрелом.
— Не сон, такое не может быть сном — прошептал Кондратьев и пополз на коленях к Соне и стоящему сейчас от неё по правую руку старичку.
— Что вы прекратите — наконец-то узники услышали голос Сони.
— Чудо — звучит в моих ушах — произнёс подпоручик, и лишь Степан молчал, пожирая глазами своё счастье.
Он видел Соню, видел незнакомого ему старичка, и безмерно добрую к нему ночь с россыпью белых далеких звезд.
Кондратьев остановился. Стал шептать молитву, касаясь бородой земли, лежавшей на ней соломы, и даже не пытался поднять голову, чтобы вместо ног Сони и старичка, увидеть ещё раз их лица.
— Пойдемте, как можно быстрее. У нас не так много времени — ласково произнесла Соня.
— За вами хоть на край света — не изменяя самому себе, сказал подпоручик.
— Ночь укроет нас — произнес старичок, а Соня, передав ему лампу, с огромной бережностью помогала подняться Степану.
У Степана прояснилось в голове, перед глазами исчезло кружение. Для этого ему хватало её присутствия. Хватало ощущения её тепла, света её глаз, которым уже не нужна была лампа.
— Я сам Соня. Я сам — произнёс Степан.
Целой группой покидали они сарай — ставший тюрьмой. Освещала им путь лампа, и никто не замечал их шествия. Уснули детским сном двое красноармейцев, что стояли на страже. Не отстали от них и другие караульные. Темнотой закрасились окошки и нигде не горело ни одного огонька, за исключением лампы, что продолжала освещать шаги перед идущими людьми. Свет начал удаляться всё дальше и дальше. Превратился в желтую точку, для того, кто молча смотрел на продвижение света вдаль, оставаясь на том же месте возле сарая, ставшего тюрьмой. Затем он пошёл вслед свету, но лишь для того, чтобы ещё какое-то время видеть его всё более уходящий огонек.
— Их же расстреляют — произнёс Степан, обратившись к Соне.
— Ты о ком? — спросил подпоручик, опережая ответ Сони.
— О тех уснувших парнях — ответил Степан.
— Действительно, одним жизнь, другим за эту жизнь придется принять смерть — серьёзно сказал подпоручик.
— Нет, они будут живы и всё будет хорошо — сквозь темноту появился голос Сони.
— Так не бывает — усомнился Степан.
— Если Степа ты вспомнил об них сейчас, когда мы отошли всего на триста метров, то обязательно будет, как я сказала.
— Не всё в силе тьмы. Не всё друзья мои, в её силе — проговорил старичок.
Степан смотрел на него и на какое-то время даже забыл про идущую рядом Соню. Ничего подобного Степан не видел в своей жизни, а если и видел где-то, то очень сильно забыл, как забываются счастливые, наивные детские сны.
Свет — искренний свет шёл не только от лампы, он стал частью лица старичка. Равномерно отмерял тот шаг за шагом. Счастье просветлением озаряло глаза. Уверенное успокоение дышало вместе с ним. Иногда он смотрел на Соню, та не замечала этого и просто шла рядом. Степан не испытывал ревности, а лишь ещё сильнее восхищался ею, а старичок увидев взгляд Степана, кивнул ему головой, одобрив восхищение. Степан ответил старичку своим кивком. Беззвучный разговор взволновал подпоручика, он тихо прошептал свой вопрос, обращенный к Степану.