А. Смолин, ведьмак. Цикл
Шрифт:
— Ясно, — кивнул я и достал из кармана завибрировавший там телефон. Я включил его сразу после того, как мы утром из леса на трассу выехали. — Алло.
— Привет, Саш, — раздался в трубке смутно знакомый голос. — Это Валера Швецов. Ну, Хранитель Кладов. Узнал?
— Конечно, — соврал я. — Привет.
— Хотел уточнить — вторник в силе? Едем? Ну, мало ли, может, ситуация у тебя изменилась?
— Ситуация изменилась, — подтвердил я. — Но мы едем в обязательном порядке. Как договаривались — с тебя мотор, с меня еда и бензин. Ну а остальное все пополам — и приз, и неприятности.
—
— А ты откуда поедешь? — уточнил я, выслушал ответ и пообещал: — Чуть позже сброшу точку, так, чтобы тебе особо петлю не давать.
— Тогда до вторника. Да, поедем ведь чуть свет, как договаривались? Да? Ну и хорошо. До встречи!
— До нее, — ответил я и нажал «отбой».
— Так что с Носовым и ворожеем? — переспросила Жанна. — Надо решать.
— Все будет как надо, — пообещал ей я. — Но сначала — спать. Одна ночь на ногах — это еще ничего, но две уже перебор.
— А потом?
— Суп с котом, — зевнув, я прикрыл ладонью рот. — Сейчас вишню закажу и баиньки лягу. Разбуди меня часика в четыре, хорошо? Но не позже.
Глава 15
— Ты не спешил, — с ощутимым укором в голосе сказала Ряжская, когда увидела меня в коридоре клиники, где в связи с наступлением вечера уже включили лампы дневного света. — Ну, оно и понятно.
— Что именно понятно? — уточнил я. — Дескать, чужие беды — они ведь чужие? Или ты человек молодой, что тебе за дело до умирающей девчонки, которая тебе никто?
Не скажу, что меня задели ее слова. Во-первых, в Ольге Михайловне говорят эмоции, невооруженным глазом видно, что она на пределе. Вон какие тени под глазами, и венки набухли. Сошел визаж-лоск с бизнес-леди, сошел. Во-вторых, это нормальная реакция на ситуацию. Сестру она на самом деле любит, смерти ее не то что не желает, а откровенно боится, и потому как нормальный человек ищет ту опору, которая даст ей надежду, сказав: «Не все еще потеряно». Вагнер в этом качестве не тянет, потому ей стал Александр Смолин, который выкинул некрасивое коленце, отказавшись приезжать по первому зову. Хотя мне не стыдно за сделанное совершенно. Как верно заметил Стас, я не могу быть хорошим для всех. Да, мне жалко Бэллу. Сильно жалко. Настолько, что я иду ради нее на весьма серьезные шаги. Но у меня есть и своя жизнь, правильно? Не отправься я вчера на Круг, кто знает, как бы оно все повернулось? Евдоким начал бы орать, что я, собака такая, род ни в денгу не ставлю, что плевать на всех хотел со Спасской башни и что гнать меня, паразита, в три шеи надо. Выгнать, может, и не выгнали бы, но проблем я бы огреб изрядных. Причем Бэлле все одно не помог бы. Нет у меня таких средств, которые ее состояние сейчас улучшат. Кончились. Я же не лекарь, в конце концов, это так, побочная забава, смешанная с небольшим приработком, не более.
Ей теперь если кто и поможет, так это ворожеи, да и то не факт. К тому же прежде, чем я обращусь к ним, много чего произойти должно, и приятных моментов в списке грядущих дел вообще нет.
— Ну, зачем так-то уж?
— А как?
Молчит Ряжская. Ей есть что сказать, но она не хочет меня злить, это видно. И правильно.
— Ольга Михайловна, поверьте для того, чтобы ваша сестра жила, я на самом деле сделал очень многое и еще сделаю тоже. Причем для меня самого загадка, отчего я так за нее переживаю. Ведь она на самом деле мне никто, мы не родня, не старые добрые друзья. Да мы впервые увиделись месяц назад.
— Помогая ей, ты помогаешь мне, — предложила вариант Ряжская. — Мы с тобой знакомы дольше, чем ты с ней.
— Тоже так себе аргумент, — усмехнулся я. — Не обижайтесь, но мои личные выгоды от нашего знакомства весьма сомнительны. Что там было? Мне прострелили грудь, чуть не объявили в международный розыск, и я заработал себе смертного врага в виде вашего мужа, который к тому же нас подозревает бог весть в чем. И что самое обидное, даже без оснований. Ну, почти. Было дело, немного пошутил на эту тему, но он же не дурак, должен был понять, что его троллят?
— Для тебя так принципиально, спали мы или нет? — устало спросила у меня женщина. — Просто ты не в первый раз на эту тему разговор заводишь. Если да — вон та палата пустая, я в ней сегодня ночевала. Если хочешь — пойдем туда прямо сейчас. Не вопрос.
Вот тут я немного смутился. Не для провокации она сейчас это сказала и не для того, чтобы вывести меня из равновесия. Ряжская просто устала и отчаялась настолько, что ей на самом деле было все равно. У нее в голове была только Бэлла и ее болезнь, которая вот-вот одержит верх.
— И вот такие, как она, еще называли меня шлюхой! По щекам пару раз хлестали, твари, — процедила Жанна, сидевшая на подоконнике. — А сама, блин, готова ноги раздвинуть по первому свистку.
— Извини, — не обращая внимания на ее слова, обратился я к Ряжской. — Иногда меня заносит. Ну, вот такой поганый характер.
— Она тебя очень ждала, — глубоко вздохнула женщина. — Спрашивала меня, где ты. А мне нечего было ответить.
Сказать в ответ мне было нечего, потому я просто направился к палате.
— Стой. Там ни мне, ни тебе делать нечего.
— То есть? — я резко развернулся. — Она что? Все?
— Бэлла в искусственной коме, — сглотнув комок, ответила Ряжская. — Это тот максимум, который может предложить Вагнер, чтобы выиграть время. Только все равно его почти не осталось, Саша. Уж прости меня, старую, за банальность.
— Не прибедняйся, — попросил ее я, решив окончательно перейти на «ты». — Тебе это не идет.
— Мне сейчас ничего не идет. Да и плевать.
— Ой ли?
— Представь себе, — тряхнула головой Ряжская. — Если ты со мной в палату не захотел прогуляться, когда я сама это предложила, то, наверное, это что-то да значит. А ты ведь тот еще ходок, я знаю.
— Не люблю легкую добычу, — пояснил я. — Но мы еще вернемся к этому разговору потом.
Я подошел к двери, за которой находилась Бэлла, и открыл ее. От хоть какого-то уюта, который тут был еще совсем недавно, не осталось ничего. Не было цветов на столике, книг, стопкой лежавших на нем же, каких-то мелочей, которые сопровождают женщин до последнего их дня, теперь за ним сидела миловидная медсестра, следившая за пищавшими и мигавшими экранами приборов, от которых к восково-белой Бэлле, лежавшей с закрытыми глазами на койке, шли многочисленные провода.