А.и Б. Стругацкие. Собрание сочинений в 10 томах. Т.9
Шрифт:
– ...Кому это принадлежит?
– Его все равно нет.
– Кому это будет принадлежать?
– Кто первый придет.
Так. Начитанный мальчик. Конан Доила он тоже почитывает. "Обряд дома Месгрейвов", перевод Д. Лившиц. Но цитирует неточно. Надо было: "Тому, кто ушел" и "Тому, кто придет"...
– В каком месяце это было?
– В летнем месяце.
Надо было: "В шестом начиная с первого". Но все равно - очень и очень недурственно. Какая смена подрастает. Конкуренция, Боб Валентиныч, конкуренция!
– Где было солнце?
– Над елкой.
– Где была тень?
– Под палкой.
– Сколько надо сделать шагов?
– Десять и десять, а потом еще пять и пять...
– Что мы отдадим за это?
– Все, что у нас есть, все и отдадим. Сэнсею вдруг надоел "Обряд Месгрейвов", а может быть, этот сюжет попросту исчерпал себя, - он вдруг резко поменял тему.
– Голова буйвола, рога его и четыре ноги прошли через окно. Почему же не проходит его хвост?
– Потому что зонтик раскрылся!
– У всех есть родина. Какая родина у тебя?
– Утром я ел рисовую кашу, а на обед будет суп с фрикадельками и блинчики с абрикосовым вареньем.
– Чем мои руки похожи на руки бога?
– Играют на пианино.
– Почему мои ноги напоминают ноги осла?
– У нашего Барсука они разного цвета...
Это были какие-то незнакомые мне тексты.
Или, может быть, он принялся придумывать вопросы сам - такое тоже бывало, хотя и нечасто.
– ...Что надо делать по двенадцать часов в сутки?
– Этот вопрос я по стеночке размажу!
– Что такое Будда?
– Такая специальная палочка.
– Вот как? А что такое чистое тело Дхармы?
Тут пацан вдруг задумался. До сих пор он отвечал, словно блиц-партию разыгрывал, а тут замолчал, насупился и неуверенно проговорил:
– Это грядка. С клубникой...
Сэнсей, кажется, не слушал его больше. Он быстро спросил:
– Его слуги - Шакьямуни и Майтрея. Кто он такой?
– Гражданин города Петербурга, страшный дурак Юрий Бандаленский! А слуги его - заметчики, потому что все замечают.
Тут у родителя за пазухой заверещал мобильник. Родитель его выхватил, как Джеймс Бонд выхватывает свою "беретту" из наплечной кобуры, а сам метнулся из кресла вон, к двери, от людей подальше - вести свои дико секретные сверхделовые переговоры. Я отвлекся на него, на характерную его позу: "новый русский разговаривает по мобильному телефону" - аллегорическая фигура начала тысячелетия, сюжет для нового Родена... А когда вернулся к текущим событиям, то обнаружил, что игра в вечер вопросов и ответов прекратилась, они играли теперь в "вечер поэзии":
– ...Дожди в машины так и хлещут, - читал мальчишка с упоением, деревья начало валить. Водители машин трепещут, как бы старух не задавить...
Сэнсей в ответ ему прочитал про кошку, которая "отчасти идет по дороге, отчасти по воздуху плавно летит". А мальчишка ему
Мальчишка сдался и спросил: "Что это такое?", "А вы сами догадайтесь", - предложил сэнсей. (Спицы так у него и мелькали, пыльно-серая коса вязания свисала аж до самого пола.) Мальчишка несколько секунд думал, сосредоточенно шевеля губами, а потом вдруг весь засиял, как именинник: "Прибежали в избу дети!.."
– Молодца!
– гаркнул сэнсей и поднялся, обеими руками бросивши вязание на стол.
– Все! На сегодня - все. Э-э-э...
– оборотился он к элегантному родителю, и тот немедленно выскочил из кресла.
– Оставьте адрес...
– сказал ему сэнсей.
– Впрочем, зачем? Я знаю ваш адрес... Письменное заключение я пришлю по е-мейлу. Предварительное, разумеется. Следующий сеанс - через пять дней, во вторник, в то же время. И проследите, чтобы мальчик все это время ничего не читал. Любые игры, телевизор, кино, музыка, но - ни единой книжки, пожалуйста. До свидания, сударь. До свидания, Алик. Роберт, будьте добры...
Мальчик подал папочке ручку, и я повел их обоих к решетке. Конопатый брахицефал был уже тут как тут - громоздился посреди лестничной площадки, отсвечивая черным и рыжим. Мальчик вдруг сказал:
– Эраст Бонифатьевич, а можно мы сейчас заедем в зоомагазин?
Видимо, я непроизвольно зыркнул по сторонам в поисках этого Эраста Бонифатьевича (какой еще Эраст Бонифатьевич? откуда взялся?), и, видимо, серый-элегантный заметил мое недоумение. Он усмехнулся (вылитая гюрза!) и произнес снисходительно:
– Вы заблуждались, Роберт Валентинович! Я вовсе не Аликов папа...
– И сейчас же Алику: - Конечно, конечно. Куда захочешь, душа моя...
– И снова мне: - Ин локо парентис, всего-навсего. Ин локо парентис!
Я это скушал со всей доступной мне покорностью и отпер решетку, стараясь как можно тише лязгать ключами. В конце-то концов, какая мне разница: папаня он джентльменистому пациенту или всего лишь заменитель? Главное - сумма прописью. Впрочем, я прекрасно понимал, что и сумма прописью - это еще далеко не главное.