Аальхарнская трилогия. Трилогия
Шрифт:
— Ну разумеется, — согласился Артуро. — Мое положение обладает определенными преимуществами. Например, позволяет мне близко общаться с такими красивыми и умными девушками, как ты. Знаешь, сейчас мне действительно стало легче. Я тебе очень признателен.
В носу закололо. Эмма провела рукой по лицу и увидела на пальцах кровь. Ничего другого она и не ожидала, но сердце все равно глухо стукнуло и замерло от осознания того, что она умирает.
— Это скучно, — сказала Эмма. — Сейчас меня не станет, ты бросишь мой труп в реку, и тебе снова станет смертельно скучно, — она не ожидала, что с таким спокойствием
Артуро пожал плечами, но в его взгляде мелькнул интерес, и он ответил вопросом на вопрос:
— А что ты предлагаешь?
— Я напишу книгу, — Эмма почти не понимала, что говорит: кто-то, искренне желавший выжить, произносил слово за словом ее окровавленными губами. — Хорошую и интересную книгу о маниаке. Мертвые красавицы на улицах, высокопоставленный убийца без имени, испуганные горожане… Это будет замечательная книга, — Эмма откашлялась, и, проглотив сгусток крови, продолжала: — Сейчас ты просто больной мерзавец и убийца. Ублюдок и моральный калека. А я сделаю тебя самой страшной и грандиозной легендой в мире.
Эмма боялась, что Убийца рыжих дев не успеет дать ответ. Однако Артуро размышлял недолго.
— Поживи еще пару минут, милая, — сказал он и поднялся: — Я принесу лекарство.
* * *
Сидя в уютном кресле в небольшой, но изящной гостиной своего загородного дома, Шани лениво перелистывал новое издание «Мира живой природы» и думал о том, что образ жизни частного лица определенно имеет свои положительные черты. Он попробовал вспомнить, когда в последний раз так спокойно сидел с книгой и не смог. Постоянно что-то мешало расслабиться до конца и отпустить ситуацию. Впрочем, и сейчас он продолжает размышлять и просчитывать варианты вместо того, чтобы читать об анатомии стрижей.
Час назад Артуро прислал телеграмму, в которой написал о срочном заседании государственного совета и нужном результате. Что ж, пока все развивалось в рамках плана. Шани перевернул страницу и некоторое время рассматривал изумительно тонко и со вкусом выполненную гравюру: стрижи в гнезде.
Когда-то ему верилось, что у него наконец-то есть собственное гнездо. Но люди не так надежны, как стрижи.
В его портфеле с документами уже лежал бланк коммюнике, извещавшего о том, что ее величество Инна скончалась сразу же после родов. А в действительности Несса сможет убираться куда угодно: в Амье, на острова, да хоть к Змеедушцу в нору — лишь бы подальше. Если бы не клиническое чудо — а Шани до сих пор не мог в него поверить — он давно бы выкинул ее из своей жизни.
Впрочем, довольно об этом. Возможно, кто-то просто не создан для семейного быта.
Командир охраны, который до сих пор выглядел невероятно жалким после давешней взбучки, осторожно заглянул в гостиную:
— Сир, вам телеграмма.
Шани взял тонкую полосу грубой желтоватой бумаги и прочел: «Госсовет и патриарх выехали только что». Он взглянул на высокие каминные часы восточной работы: ага, значит, у него есть еще два часа. Командир охранного отряда терпеливо ждал, чуть согнув голову в уставном поклоне.
— Передайте ее величеству, чтоб спустилась сюда.
—
Он и представления не имел, о чем собирается говорить. Наверно, попросит сделать вид, что в императорской семье царит трогательный мир. Да, правильно: незваные, но ожидаемые гости должны были увидеть карамельную картинку. Шани опустил глаза к гравюре: стрижи в окружении птенцов выглядели невероятно счастливыми.
Наверно, кто-то просто не заслуживает такого счастья, подумал Шани и стал читать о миграции черногрудого стрижа.
Несса пришла в гостиную через четверть часа: для придворной дамы просто сверхбыстрый срок. Некрасивые красные пятна от слез были умело замаскированы косметикой: если ее величество и перебрала с пудрой, то сейчас это было только на пользу.
— Давно хотел спросить, когда у тебя день рождения, — сказал Шани. Несса устроилась в соседнем кресле и, расправляя кружева на рукавах свободного домашнего платья, ответила:
— Весной. На Земле отмечали седьмого марта.
Шани усмехнулся.
— Рыба, значит… Единственные, с кем Львы не могут сладить, так это с Рыбами.
Несса неприятно улыбнулась.
— Мы как-то неправильно начали, — сказала она. — А потом столько всего случилось… Прости, но я не могу относиться к тебе хорошо.
Чего-то в этом роде он и ожидал.
— Государь Миклуш свою первую жену зашил в мешок и швырнул с башни, — скучным голосом заметил Шани. — Говорят, при этом она была… не в полном комплекте. Энергичная девушка, тоже вот хотела царствовать и править…, - Несса открыла было рот, чтобы сказать что-то хлесткое, но Шани не позволил себя перебить: — А его сын свою супругу в воспитательных целях подвесил на дереве в лесу. И она висела там двое суток, изнывая от зноя и жажды. Через два года умерла в северном монастыре… А ты сидишь здесь, в тишине и покое, и говоришь, что мы неправильно начали…, - он сделал паузу и добавил: — Я, наверно, плохой муж. И владыка хреновый.
Теперь у Нессы хватило ума промолчать. Всхлипнув, она с преувеличенным вниманием принялась рассматривать завитки кружева на рукавах.
— Народу будет объявлено, что государыня всеаальхарнская умерла при родах, — продолжал Шани. Несса вскинула голову, и в ее глазах сверкнули новые слезы, но она не сказала ни слова. — Ты оставишь наследника во дворце и покинешь Аальхарн навсегда. Я дам тебе достаточную сумму для благополучного проживания в любой стране по твоему выбору, но ты навсегда сохранишь инкогнито и никогда не появишься здесь, — несколько долгих минут они смотрели друг на друга, и наконец Шани произнес: — Я тебя люблю. Но у меня больше нет сил со всем этим справляться…
Командир охранного отряда осторожно заглянул в гостиную, ощущая всю сложность и деликатность момента, но Шани кивнул ему, приглашая войти.
— Телеграмма, сир.
«Документы готовы к печати», — прочел Шани и принялся отрывать от листка телеграммы длинные тонкие полоски. Типографии всех столичных газет сейчас были оцеплены инквизицией, и сотрудники следственного корпуса стояли возле станков, чтобы одновременно запустить их по полученному приказу. И пока госсовет, насмерть напуганный реальностью смуты, катит на улицу Кивеля, бумага в станках ждет своего часа: чтобы завтра утром госсовет узнал о собственном роспуске, а люди — о новых реформах.