Аашмеди. Скрижали. Скрижаль 2. Столпотворение
Шрифт:
– Это все жрецы воду мутят.
– Не ври. Жрецы освободили нас от ига Лугальанды.
– Жрец жрецу рознь. Одни освободили, другие хотят снова ярмо надеть.
– "Что здесь делает молодой кингаль?!" "В чем он провинился?!" Отпустите его немедля! – Послышались из толпы возмущенные возгласы, очнувшихся от оторопи лагашцев. – "Лугаль нас предал и продался богатеям!"
Будто задетый обвинением, вперед выступил сам лугаль, вздев руку, чтоб быть услышанным; и его громогласный крик, отзвуками отдался по площади:
– Этот молодец был схвачен храмовой стражей, и обвинен ими в богохульстве и осквернении храма! Это обвинение, которое не отбросить в сторону как пустое! По законам отцов, за такое злодеяние наказание неминуче! И от вас только зависит, насколько тяжелым оно будет для него!
Ошарашенные столь страшным обвинением, люди на миг потеряли дар речи, пока наступившее молчание не прервал недоверчивый глас:
– А как же он это сделал?! Храм поджег?!
– "Да, пусть расскажут! Верно, они сами это придумали!"; " Храмовым стражам веры нет!"; "Верно! Еще неизвестно, что это за стражи такие!" – Будто разбуженные нечаянным криком, подхватили и другие.
– Стражи Шулпаэ. – Подсказал кто-то из окружения Уруинимгины.
– Шульпа-а-а-йэ??! Хых, тогда все понятно!
"Как вы могли поверить этим прихвостням Лугальанды, они же только и мечтают, чтоб вернуть его обратно?!"; "Их самих давно пора четвертовать!"; "Их речи лживы, а клятвы кривы! Как вы им поверили?!Позор вам!"; "Позор! Позор!" – Тут же посыпались обвинения со всех сторон.
– Чего мы тут стоим?!! Бей их!! – Крикнули вдруг, откуда-то из толпы.
И несладко пришлось бы служителям храма, несмотря на безмолвных стражей, не будь люди благоразумней. Упреждая мятежное настроение, снова вышел лугаль и обратился к ним:
– Да, это стражи Шульпаэ! Но не должны ли мы исполнять законы отцов, и выслушать даже обвинения лживых, если только хотим вернуться в лоно матери?! Иначе, все это зря! Пусть суд решит, что в их словах правда, что ложь! Суд человечий! Суд божий!
"Ниса дело говорит! Правильно, пусть суд решает!" – Закивали все одобрительно.
Позвали храмовых стражей. Было видно, что смущенные и бледные от волнения, служители Шульпаэ не ожидали подобного для себя оборота. Но на вопросы судей и отрицания своей вины Кикудом, стояли на своем: "Кингаль богохульничал – понося бога и осквернял святой храм."
Хмуры стали люди, воодушевленные было решением нисы; хмур был лугаль; хмуры были судьи, понимая, что придется выносить им смертный приговор несчастному молодцу; пал духом обвиненный кингаль, но еще требовал испытание водой, надеясь хоть отстоять свое честное имя. На что получил отповедь жреца Шульпаэ, что обвиненный многими не может требовать божьего суда.
Предчувствуя ужасный исход, будто на что-то надеясь, верховный жрец Нингирсу настоятельно вопрошал грозя божьим гневом, не желает ли кто-то из обвинителей изменить свое слово пред его очами, но снова получил твердый ответ: "Кингаль богохульничал – понося нашего бога и осквернял святой храм."
– Это неправда. – Почти про себя прошептала Нин, прослышав, наконец, показания храмовых стражей, и неуслышанная вторила громче. Но ее никто не слышал, и лишь подруга поняв, что она хочет сказать, что-то важное, переспросила ее. Тогда Нин почти крикнула, но голос в пересохшей от зноя и волнения гортани, на сей раз подвел ее. И снова она не была услышана людьми, даже не заметивших ее порыва, но тот кто слушал услышал, и схватив бродяжку за руку, почти несясь стремительным шагом, Мул повела ее к лобному месту, громко восклицая:
– Слушайте люди!!! Вот та, кто опровергнет ложь! Послушайте ее!
Расступаясь, люди глядя на нее с надеждой говорили:
– Пропустите, пропустите их, они знают правду.
Пропустив гостий к лобному месту, все с нетерпеньем ожидали, что же такого они знают и расскажут. Но всеобщее ожидание не касалось жрецов и служителей обвиняющих Кикуда, вовсе не горевших желанием опровежения их обвинений.
– Кто эти женщины?! – Вопрошал жрец Шульпаэ, будто впервые их видел. – Ни я, ни мои послушники, не знаем таких женщин среди свободных жителей Лагаша. Может они рабыни? Тогда где их господин, который мог бы подкрепить их показания словом своего честного имени?
– Видно служители пиршествующего Шульпаэ совсем отгородились от мира, в своем служении светоносносцу, что не слышали о приезде веселых игрецов с северных земель Калама. Людей хоть и бродячих, но черноголовых, таких же свободных как и мы, вольных в своем действии. – Выступил сам царь, в защиту своих гостей. – А значит и слово их, имеет столько же веса, как слово всякого свободного са-и. Шульпаэ покровительствует пению и играм, а стало быть и им. Их слово, против слова храмовых стражей.
– Ты святотатствуешь, слово бродяги не то же, что слово служителя бога! – Не сдержался жрец Шульпаэ, не оставляя попыток не допустить оправдания оскорбителя их саккаля.
– С каких пор, послушники стали вровень с посвященными служителями?! – Грозно осадил служителя Шульпаэ, верховный жрец Нингирсу. Что заставило того примолкнуть.
– Говорите. – Соизволил говорить бродяжкам, важный судья.
– Говорить будет она. – Уточнила Мул.
Судья кивнул, разрешая говорить Нин, и тут же спросил, что она может сказать в защиту обвиняемого.
Набравшись духа, Нин выпалила:
– Они врут.
– Говори, кто – врет?
– Они все. Стражи, врут про то как это все было; жрец врет, зная, что это все ложь.
– Да эта бродяжка, сама лгунья! – Взъярился жрец. – Лжет, пытаясь оправдать своего возлюбленного!
– Если святейший жрец Шульпаэ не успокоится, он сам будет удален за недостойное поведение. Суд не торговая площадь, чтоб орать здесь подобно торговцам. – Осмелев после осаждения верховным жрецом служителя Шульпаэ, пригрозил судья.
– Откуда тебе известно, что храмовые стражи Шульпаэ лгут? Ты была там? Видела, все как было?
– Да. Была и видела.
– Продолжай. Значит стражи лгут, что молодой нубанда покушался на осквернение храма?