Абандон
Шрифт:
— В ш-шахматы? — заинтересованно нахмурился парень, — а что. Д-давай!
В комнате, которую мы выбрали, было удивительно чисто и опрятно для заброшки. Мне так и хотелось назвать её "каютой" — очень уж интерьер походил.
Когда-то давно, ещё до всех биологических и политических катаклизмов, я добирался на пароме из Хельсинки в Стокгольм и взял каюту на нижних палубах, без окон, чтобы сэкономить. Вот и здешнее обиталище было таким же. Разве что более аккуратное и выполненное, в хорошем смысле, в ретро стиле.
Мы
Появился этот подземный город, когда человечество ещё всерьёз собиралось осваивать космос и строить обитаемые корабли, способные достичь других планет. В смысле, по-настоящему — а не как у Маска.
Тут находились лаборатории, сброчные цеха и тестовое оборудование для ракеты, которая должна была работать на направленных ядерных взрывах. Конечно, такой движок не был предназначен для работы в атмосфере; он должен был собираться на орбите и уже потом обеспечивать тягу для быстрых перелётов по планетам Солнечной системы.
Сами заряды для движка тут тоже испытывались. В специальных шахтах километровой глубины. Но туда, конечно же, доступа не было. Хотя можно было посмотреть управляющую и измерительную аппаратуру, занимавшую один из нижних этажей объекта. Оно всё было в полном сохране. Наши спецы тут даже запустили систему, которая убирала из воздуха излишнюю влагу и поддерживала нужную температуру.
Всё это хозяйство работало от изотопного реактора, который никто не подумал демонтировать, когда объект официально "законсервировали". А, фактически, забросили.
— Величественно тут, — сказал Соня, когда мы вошли в главный коридор научного корпуса, ведущий к лифтовому блоку.
Сами лифты, конечно, не работали. Да мы бы и не рискнули ими пользоваться — ещё не хватало застрять в скале на глубине нескольких сотен метров. Но рядом с ними, судя по схеме, находились аварийные лестницы, по которым мы и планировали добраться до нижних горизонтов.
Вот тут, на лестнице, уже чувствовался настоящий дух заброшки, не то, что в обжитом секторе. Толстенный слой пыли на перилах. Краска на стенах, кое-где отслоившаяся и повисшая неряшливыми лохмотьями.
— Куда дальше пойдём? — спросила Соня.
— Вниз, — ответил я, — хочу сборочный цех посмотреть. Там вроде должен быть собранный макет корабля.
— Ну давай. Это не так глубоко, как испытательные шахты. Туда бы я не полезла — подниматься заколебёшься. Пятьсот метров, как Останкинская башня, ничего себе так?
— Договорились.
Но спуск всё равно мне показался очень глубоким. Я даже сбился со счёта пролётов, что было совсем необычно для наводчика. Но, к счастью, посветив фонариком на облупленные стены, я обнаружил нумерацию.
Дверь на нужном уровне ничем не выделялась на фоне остальных. Такая же серая, наполовину опавшая краска, то же покрытое слоем ржавчины железо. Но, когда мы со скрипом отрыли её, пространство, которое мы увидели, оказалось таким огромным, что луч фонарика терялся в нём, не доставая до стен и потолка.
— Тут кто-то уже был, — заметила Соня, указывая на пол. Там, в толстом слое пыли, была протоптана настоящая дорожка.
— Неудивительно, — я пожал плечами, — мне кажется, это самое интересное, что тут есть.
— Не знаю, — Соня с сомнением покачала головой, — ребята другое говорят. Что все ломятся на нижние горизонты, где пульт управления взрывом и ядерные штуковины.
Я фыркнул.
— Да брось! Тебе что, Сабурово не хватило? Нафиг-нафиг!
— Я разве про себя говорю? — Соня надула губы.
Бася у неё на шее напряглась и муркнула, вытянув шею в противоположном от двери направлении.
— Стой! — сказала Соня.
— Что? — растерялся я.
— Фонарик выключи, — ответила она и тут же вырубила свой. Я послушно последовал её примеру.
Точно: в глубине зала мелькало что-то светлое. Белое пятнышко мельтешило среди невидимых исполинских конструкций.
— Что, опять стражи? — шёпотом спросила Соня.
— Да брось! — ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно, — это же не могила!
— Что тогда?
— На фонарик похоже, — ответил я.
Это действительно оказался фонарик. Мы убедились в этом, когда подошли ближе. Его держал в руке здоровенный мужик с рыжей бородой, в джинсах и клетчатой рубашке. Эдакий типичный дровосек. Напарник Лисы.
— Привет, Лёва, — сказал я, опуская луч, чтобы не слепить.
— Мы знакомы, что ли? — Лёва прищурился, — а, Арти, ты! Фига себе ты забрался! Ты же не ездишь на восток!
— Да что-то засиделись мы в европейской части, — я пожал плечами, — да и абандонов интересных в наших краях всё меньше и меньше.
— Есть такое дело, — Лёва почесал затылок, — не испугались, значит, ехать-то?
— Мы вообще не из пугливых, — ответил я.
— Да все мы тут вроде как не робкие. Но жить хотим. Вы в курсе же вообще, что происходит, да?
— На ребят нападают. Шмонают. Некоторых убили даже… — ответил я.
— А знаете, что этим уродам надо? — спросил Лёва, стараясь заглянуть нам с Соней по очереди в глаза. В этот момент он заметил Басю, — и кошку с собой притащили, вот дела! Наверное, поэтому вам повезло так.
— Повезло? — мы переглянулись.
— Вроде того. По слухам, они кошек боятся. Не все — но большинство, Лёва пожал плечами и улыбнулся.
— Кто это — они? — спросил я.
Лёва почесал в затылке, ещё раз показал свои ровные, белые зубы, странно контрастировавшие с неряшливой, всклоченной бородой, и ответил невпопад: