Аббат
Шрифт:
— Между ними произошло то, чего ни одна женщина никогда не прощает другой, — произнес Роланд. — Я видел как побелело, а затем позеленело лицо леди Лохливен, когда королева в присутствии всех слуг замка, пренебрегая тем, что сила и власть на стороне ее противницы, совсем уничтожила леди Лохливен, напомнив о ее позорном прошлом. Я сам слышал, как леди Лохливен в страшном гневе поклялась отмстить, как она шепнула об этом на ухо тому, кто, судя по его ответу, с готовностью выполнит ее волю.
— Вы приводите меня в ужас! — воскликнула Кэтрин.
— Не принимайте этого так близко к сердцу, призовите на помощь мужество и доблесть вашего духа. Мы раскроем и обезвредим ее замыслы, как бы опасны они ни были. Почему вы так
— Увы! — отвечала Кэтрин. — Потому что вот сейчас вы стоите предо мной, живой и здоровый, готовый рисковать и искать выхода со всем восторженным пылом юности и веселой беззаботностью ребенка, вы стоите здесь, полный великодушной решимости и детского безрассудства. И если не сегодня-завтра на полу этой мерзкой темницы будет валяться ваше искалеченное и бездыханное тело, кто, как не Кэтрин Ситон, будет виновна в том, что ваша смелая и весе, лая жизнь оборвется так рано? Увы! Та, кого вы избрали, чтобы свить вам венок, быть может должна будет шить для вас саван.
— — Вот и чудесно! — воскликнул паж, полный юношеского энтузиазма. — Шейте мне саван! И если его украсят такие же слезы, какие вы роняете сейчас при одной мысли о нем, саван этот окажет более высокую честь моим останкам, чем оказала бы графская мантия моему живому телу. Но стыдитесь своего малодушия! Время нуждается в сильных людях. Будьте женщиной, Кэтрин, а еще лучше — будьте мужчиной; ведь вы можете быть мужчиной, если пожелаете. Кэтрин вытерла слезы и попыталась улыбнуться. — Вы не должны спрашивать меня, — сказала она, — о том, что так тревожит ваши мысли; со временем вы все узнаете… пожалуй, вы бы могли это узнать даже нынче, если бы не… Тише, сюда идет королева.
Мария Стюарт вышла из своей опочивальни более бледная, чем обычно, видимо изнуренная бессонной ночью и тягостным, гнавшим сон раздумьем. Однако выражение усталости не уменьшило ее очарования, разве что ее величавая грация королевы уступила место хрупкому изяществу прекрасной женщины. Вопреки обыкновению, она одевалась наспех, и ее волосы, которые Флеминг всегда заботливо причесывала, сегодня выбивались из-под торопливо наброшенной накидки, ниспадая длинными, пышными, от природы вьющимися локонами на шею и грудь, прикрытые на сей раз без обычной тщательности,
Когда она переступила порог, Кэтрин, поспешно осушив слезы, кинулась навстречу своей царственной госпоже и, преклонив колена, поцеловала ее руку. Затем девушка быстро поднялась и стала по другую сторону королевы, как бы желая разделить с леди Флеминг честь помогать их госпоже и поддерживать ее.
Паж, в свою очередь, приблизился к королеве, поставил поудобнее парадное кресло, в котором она обычно сидела, поправил на нем подушки и подвинул ей под ноги скамеечку. Затем он отступил назад и, готовый к услугам, занял то место, которое обычно занимал его предшественник, юный сенешаль.
Взгляд Марии на мгновение остановился на нем; она не могла не заметить этой замены. Ее сердце было не из тех, которым чуждо сострадание, по крайней мере, когда речь шла об отважном юноше, пострадавшем из-за нее, хотя бы страсть, которая вела его на подвиг, была чрезмерно самонадеянной. Быть может, против воли королевы с ее уст сорвались слова: «Бедный Дуглас!» Она откинулась на спинку своего кресла и поднесла платок к глазам.
— Да, ваше величество, — сказала Кэтрин, принимая веселый вид и всячески стараясь развлечь свою повелительницу, — наш храбрый рыцарь действительно подвергся изгнанию, не ему суждено выполнить это дело; зато он оставил нам молодого кавалера, который столь же верен вам и через мое посредство вручает в ваше распоряжение свой меч и свою десницу.
— Если они чем-нибудь могут быть полезны вашему величеству, — добавил Роланд с низким поклоном.
— Увы! К чему это, Кэтрин? — возразила королева. — Стоит ли вовлекать в эту борьбу новые жертвы, чтобы и их сразил мой жестокий рок? Не лучше ли отказаться от сопротивления и отдаться на волю волн, чем снова и снова толкать к гибели всякое великодушное сердце, которое пожелало прийти нам на помощь. Вокруг меня было слишком много заговоров и интриг с тех самых пор, когда, рано осиротев, я еще лежала в колыбели, а вельможи спорили, кому из них править страной от имени несмышленого младенца. Настала пора покончить с этими опасными распрями. Уж лучше я буду именовать свою темницу монастырем, а заточение — добровольным отказом от мирских соблазнов.
— Не говорите так, государыня, с вашими верными слугами, — воскликнула Кэтрин Ситон, — не ослабляйте их усердия и не разбивайте их сердца! Наследница королей не должна сейчас действовать столь не по-королевски. Подойдите сюда, Роланд! Мы, самые молодые из сторонников королевы, покажем себя достойными защитниками ее дела. Преклоним колена и будем молить ее снова обрести душевное мужество.
Она подвела Роланда к креслу королевы, и оба стали на колени перед своей госпожой. Мария Стюарт подняла голову и выпрямилась; одну руку она протянула пажу для поцелуя, а другой пригладила локоны Кэтрин, упавшие на гордый и прекрасный лоб пылкой девушки.
— Как жаль, ma mignonne note 64 , — сказала королева, которая часто в минуты нежности так называла свою младшую фрейлину, — что вы с такой отчаянной решимостью сплели свои юные жизни с моей злосчастной судьбой. Посмотри, какая прелестная пара, Флеминг! Не тяготит ли твою душу мысль, что мне придется стать орудием их гибели?
— Скорее произойдет нечто другое, милостивая королева, — сказал Роланд Грейм, — и мы станем орудием вашего спасения.
— Ex oribus parvulorum… note 65 — произнесла королева, устремив взор к небу. — Если устами этих детей небеса возвращают меня к возвышенным помыслам, присущим моему сану и происхождению, это значит, что они даруют этим невинным душам свое покровительство и дадут мне возможность вознаградить их за усердие.
Note64
Моя милочка (франц.).
Note65
Устами младенцев… (лат.).
Затем, повернувшись к леди Флеминг, она тотчас же добавила:
— Ты ведь знаешь, друг мой, что дарить счастье своим верным подданным всегда было любимым делом Марии Стюарт. Разве не потому хулили меня суровые проповедники кальвинистской ереси, разве не потому отворачивались от меня свирепые лица моих вельмож, что я разделяла невинные радости тех, кто был молод и весел, и скорее ради их удовольствия, чем ради своего собственного, принимала участие в маскарадах, песнях, плясках моей юной свиты? Что ж… Я не раскаиваюсь в этом, хотя Нокс клеймил это как грех, а Мортон называл падением. Я была счастлива, когда все вокруг меня были счастливы, и горе той низкой зависти, которая считает грехом беспечное веселье! Если нам вернут престол, моя дорогая Флеминг, почему бы нам не устроить веселый пир на веселой свадьбе? Мы пока умолчим о том, чья это будет свадьба, но жених получит баронство Блейргаури — прекрасный королевский подарок, а венок невесты будет украшен лучшим жемчугом, который когда-либо находили в водах Лох-Ломонда; и ты сама, Мэри Флеминг, искуснейшая мастерица из всех, кто когда-либо причесывал королеву и кто никогда еще не оказывал этой услуги особе менее высокого ранга, ты сама из любви ко мне вплетешь этот жемчуг в волосы невесты. Подумай, моя милая Флеминг, ведь если локоны у нее будут такими же пышными, как у нашей Кэтрин, они, пожалуй, не посрамят твоего искусства.