Аббатиса Клод
Шрифт:
Персиянка замолчала и уставилась на больного. Дети доели лепешку и забились в дальний угол сарая. Там было сложено небольшое тряпьё, оставшееся от их матери. Оно служило им постелью. Дети сидели тихо и старались ничем не раздражать свою благодетельницу. Они знали, что кроме неё никто не принесет им сладких лепешек и свежей воды. Дети раба, кому они были нужны?
Вдруг больной открыл глаза. Он медленно осмотрел тростниковый потолок, перевел взгляд на рядом сидящую старуху и улыбнулся.
– А я думал, что Зейана вернулась с рынка, – чуть слышно прошептал он.
При упоминании имени покойной старая женщина вознесла руки кверху и произнесла
– У тебя такое же доброе сердце, Зефира, как у твоей матери. – Мужчина поманил к себе мальчика. Тот неохотно приблизился к отцу. – Береги её, сынок. Скоро за вами приедут, обязательно приедут и увезут вас в далекую и прекрасную страну. Нужно только немного подождать… А ты ешь, ешь, Зефира, я не голоден, я уже поел, – он отклонил протянутую ручонку с лепешкой, и для него снова наступила ночь, а вместе с ней пришла и смерть… Господи, очисти грехи наша, Владыко, прости беззакония наша, Святый, посети и исцели немощи наша имени Твоего ради…Господи, помилуй… Слава…и ныне…и во веки веков… Аминь.
Персиянка долго сидела на полу, раскачиваясь из стороны в сторону, и протяжно тянула заупокойную молитву. Вряд ли она понимала, что её мусульманский намаз не подходил для христианской души, которая сейчас улетала под небеса. Ей это было безразлично. Её так учили: умер человек – проводи его душу молитвой. А какой? Разве это уже было важно. Ему уже было все равно, для него уже наступал рай!
Закончив молитву, женщина велела детям собрать вещи и вывела их в крохотный дворик, со всех сторон обнесенный ветхим частоколом. Маленькая Зефира не хотела оставлять отца одного и уже надула свои пухлые губки, чтобы заплакать, но Нуази громко прикрикнула на неё и исчезла за поворотом бесконечных, узких улиц.
Вокруг детских ног вились облезлые худые кошки, протяжно мяукая. Девочка перестала плакать и огляделась по сторонам. Несмотря на протесты брата, она схватила одного понравившегося ей рыжего котенка и спрятала за пазухой, запихивая при этом ему в рот остатки лепешки. Найдёныш мгновенно проглотил скудную еду и блаженно замурлыкал, притаившись на теплой тщедушной груди ребёнка.
Вскорости появилась и старуха. Она быстро зашла в сарай и уже через минуту вернулась обратно. Любому, кто захотел бы похоронить христианина по обычаю на городском кладбище, грозила смертная казнь. Женщина нашла другой выход.
Клубы серого, зловонного дыма стали заметно подниматься над сараем. Отсыревший тростник разгорался очень медленно, но уже через четверть часа запылала сухая кровля, и ветхие стены деревянного сарая рухнули на останки сэра Хью Грегари. Через час все уже сгорело дотла. Над последним пристанищем доблестного рыцаря осталась стоять только обгоревшая слива. На её обугленных ветвях не осталось ни одного белого цветка…Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя…
Глава первая
Ранним утром отворились могучие и тяжелые ворота Пертского аббатства. Во двор монастыря въехала небольшая группа всадников, и смиренные монахини восторженно встретили своих спасителей. За всадниками через ворота проехали пять длинных телег, доверху нагруженных съестными припасами.
Только Богу было известно, сколько трудов стоило доблестным воинам из клана Бьюкененов и их предводителю собрать в отдаленных поселениях на севере Шотландии эти запасы. Чтобы помочь жителям аббатства бедные крестьяне делились последними крохами. И не потому, что их пытались заставить сделать это силой, нет! Каждый из них знал, что если в его дом придет беда, то только в Пертском аббатстве можно найти помощь и милосердие. Монахини во главе с новой аббатисой с радостью принимали в стены монастыря любого, кто нуждался в их участии. Они лечили больных и увеченных, принимали тяжелые роды и выкармливали слабых детей. А за свои труды не брали ни пенни.
Так продолжалось почти шесть лет, пока не наступило холодное лето. Как не старались монахини на своем скромном участке земли, осенью им не удалось собрать даже десятой части нужного количества урожая. Их старые запасы были истрачены на бедняков, кладовые были пусты, а в конюшне ржали от голода две несчастные лошади.
Узнав о бедственном положении аббатства, Кевин Бьюкенен разослал посланников в соседние кланы с просьбой о помощи. На его призыв откликнулись все. Уж больно почитали и уважали аббатису Клод за её доброту и благородное сердце даже несмотря на то, что она была англичанкой. Собрав небольшой отряд, Кевин двинулся в путь. Он проехал ни одну сотню миль, и уже через три недели повозки были наполнены зерном, чечевицей, просом и сеном. Конечно, этого было недостаточно, чтобы сытно прожить до следующего сбора урожая, но Бьюкенен ни минуты не сомневался в том, что даже этой малой толике монахини будут несказанно рады. Его ожидания полностью оправдались.
Теперь Кевин стоял молча позади своих воинов и наблюдал за их неподдельным смущением и растерянностью. Было любопытно смотреть на своих грозных шотландцев и видеть их беспомощность перед взволнованными и радостными монахинями, которые горячо благодарили своих спасителей и кланялись им до земли. Кевин громко хлопнул в ладоши и прокричал победный клич. Как по команде, все монахини кинулись врассыпную, оставив воинов в покое.
– Начинайте разгружать повозки! Мы должны вернуться к вечеру домой, – крикнул Кевин своим воинам и обратился к рядом стоявшей монахине. – А где же ваша аббатиса, матушка Моти? Почему она нас не встречает?
Монахиня тяжело вздохнула и украдкой вытерла с глаз слёзы минутной радости.
– Она всю ночь хлопотала около одной бедной женщины из клана Шенка Макдуфа. Её привезли вчера вечером уже в бреду. Роды были очень трудными, и младенец оказался настолько слаб, что аббатиса Клод ни на минуту не покидала ни мать, ни дитя. Идемте, сэр Кевин. Я провожу вас к настоятельнице. Наверняка, она уже ждет вас.
– Матушка Моти, почему вы все упорно называете меня сэром, ведь я шотландец, а не какой-нибудь там бритт? – с досадой напомнил о своём происхождении Бьюкенен.
– Потому что так вас называет аббатиса Клод, – последовал прямой ответ. – А она сказала, что таким обращением нельзя оскорбить хорошего человека, потому что у неё на родине так обращаются к благородным и отважным рыцарям. А разве вы не такой, сэр Кевин?
Бьюкенен только молча кивнул и последовал за монахиней. Матушка Моти заторопилась вверх по лестнице и повела шотландца узкими коридорами монастыря в ту часть, где находилась скромная комната молодой аббатисы.
Уже перед дверью монахиня повернулась к Кевину и быстро прошептала ему на ухо.