Абиссинец
Шрифт:
В крепость перенесли продовольствие. Большие глиняные кувшины были наполнены водой, но я велел выкопать траншею в рост от ворот крепости до источника воды. Хорошо, что здесь земля без камней, а то «драгуны» бы легли в ту же траншею, но к вечеру защищенный проход к воде закончили, все же почти три тысячи человек копали по очереди. Наши все переехали из лагеря в крепость и ниже цветного абиссинского флага был поднят мой личный треугольный флажок. Потом поехал в бывший лагерь. Увидел одиноко стоявший шатер Ильга и, еще не веря, что он — здесь, прокричал внутрь:
— Альфред, ты не уехал со всеми?
— Нет, мне было велено дожидаться здесь, поэтому я никуда не побежал и слуги мои тоже. Хочешь лимонаду?
Ну, просто не швейцарец, а самурай какой-то! Сёгун[6] велел быть здесь и он останется один перед всем вражеским войском. Предложил ему переехать в крепость. Мы там вполне укрепились после бегства Мэнгеши с Таиту и даже перестреляли пару эскадронов кавалерии и подавили артиллерийскую батарею противника. К сожалению, прежде, чем мы успели на помощь, итальянцы практически вырезали русский госпиталь.
— Как, они же были под защитой Красного Креста!?
— Мы сделали фотографии разгромленного госпиталя, если они достигнут печати, то общественное мнение отшатнется от Италии, на них перестанут смотреть как на цивилизованную державу. Они убивали не только врачей с повязками красного креста на рукавах мундиров, но и сестер милосердия и даже священника с крестом, который пытался их остановить. Я попросил снять все это на фотографические пластинки и теперь не знаю, где бы их проявить.
— Думаю, что здесь это сделать невозможно. Я знаком с Гюставом Муанье, швейцарским юристом и председателем Международного Комитета Красного Креста. Я немедленно обращусь к нему с письмом, где, даже без фотографий, опишу это вопиющее нарушение международного права и правил цивилизованного ведения войны (надо же, оказывается, были и такие). А пластинки отправлю с Пьетро Антонелли через Джибути, там же останавливаются иностранные пароходы, только русским нельзя, а так — рейсы есть и в Порт-Саид и дальше. Дам ему денег — доберется, а в Италии скажет, что освободили под честное слово не воевать с нами.
Все же уговорил Ильга переехать в крепость. Ночь прошла спокойно, а к полудню следующего дня появился сам Менелик с расами, азмачами всех мастей, толпой пестрых гвардейцев, огромным обозом и так далее. Расы кинулись собирать разбежавшиеся войска, слуги поставили новый шатер поближе к крепости и Негус зашел меня проведать. Поднялись на стену, Менелик подивился новым орудиям, дал ему поглядеть в бинокль на останки итальянской конницы и разгромленную батареювдалеке. Ильг рассказал о погибших в русском госпитале и то, что мы сделали фотоснимки, если их передать в западную прессу, то все с возмущением отвернутся от Италии.
Но, Негуса это как-то не интересовало, похоже, он был шокирован тем, что его армия, оставшись без начальников, попросту разбежалась. Так ничего и не сказав, он удалился с Ильгом. Ну что еще взять со средневекового государства с самодержавным государем. Пока палка рядом и можно получить по мозгам, все раболепствуют. Ослабни государь или умри, всё, как будто ничего не было, все кинулись по своим норам и, отдышавшись, начнут грызться друг с другом. Похоже, с этой Абиссинией я ввязался в очередную авантюру…
Появился Мэконнын, похоже, он был искренне рад увидеть меня живым и здоровым. Вот из него получился бы государь получше, умен и крут у меня тесть, что еще для царя нужно! Нет, что-то меня на дворцовые перевороты потянуло, тут того и гляди итальянцы шашлык сделают, а он опять какие-то авантюры затевает (это я про себя). Рассказал, что было, про поход, как пушки захватили, встречу с Таиту (тот еще подарок), ночной переполох, госпиталь, артиллерийскую дуэль. Рас сказал, что они приняли решение о генеральном сражении недалеко возле местечка Адуа, но услышали отдаленные орудийные выстрелы и вернулись назад. Сказать, что Негус в гневе, это ничего не сказать, увидев, что в лагере никого, он было велел всех командиров выше башей отловить и на кол посадить, но Мэконнын сказал, что это он успеет, а кто командовать в сражении тогда будет? Вот по результатам войны и примем решение кого наказать, а кого простить.
Букину тоже пришлось все рассказывать, на что Андрей ответил, что ему кажется, что итальянцы уже знают, что армия Негуса разбежалась и могут начать атаковать сами, хоть прямо сейчас и он посмотрел в сторону противника. На счастье, там никого не было.
— Александр Павлович, считаю, что ситуация кардинально изменилась не в лучшую для нас сторону. Мы потеряли инициативу и теперь Италия будет атаковать, а мы — защищаться. И дай бог, чтобы мы успели собрать силы к завтрашнему дню.
— Дорогой мой геразмач (или, может, тебя уже повысили в звании?), донеси до Негуса, что эту дорогу я удержу, но чуть дальше есть другая, та, по которой вы вернулись из Адуа. Конечно, выстрелы крепости достанут и туда, но штурма с двух сторон я могу и не вынести. Так что, пусть ее перекроют всеми имеющимися силами.
Утром, с рассветом, опять началось: теперь по крепости работали минимум две, а то и три батареи, но и у нас было задействовано все три восьмидесятимиллиметровых орудия. Новиков и Серджио только метались туда-сюда проверяя прицелы. Казаки нашли у убитого офицера-кавалериста бинокль и отдали его Серджио, а я не забирал у Новикова свой. Пока мы стреляли четче итальянцев. Похоже, такого калибра у них не было, иначе нас бы уже разнесли, поэтому нам опять удалось подавить батареи врага. После артподготовки я увидел пехотные шеренги: много, на ширину полутора верст. Шли не очень густо, так, чтобы шрапнель не сильно косила ряды. Но, батеньки мои, вы забыли о пулеметах, давайте, подходите ближе. Однако, подойдя на 300–400 метров, и, попав под пулеметный огонь, пехотинцы стали окапываться, похоже они решили вести осаду по правилам военного искусства. Ну что же, это радует, хоть за дикарей перестали держать.
Попросил принести «Максим» на стену и отработал по окапывающейся пехоте, пока она не зарылась в землю. Сверху было особенно эффективно: первую траншею проредил хорошо; со второй — похуже: а третью — из за острого угла прицела, практически не задел. Новиков предложил пройтись шрапнелью над головами землекопов, только мелкими снарядами, из наших пушечек. Сказано — сделано, на стену приволокли три пушки Барановского и скоро над окопами повисли белые облачка шрапнельных разрывов. Водоносов и людей с судками тоже расстреляли шрапнелью: пусть поголодают и сухие губы пооблизывают — это полезно, хотя ночью воду им все равно принесут. А ночью мы абиссинцев с кривыми саблями запустим. — посмотрим, многие ли из окопов уйдут тогда живыми. Поехал к тестю, он мне передал два письма от Маши. Попросил его «драгун» ночью атаковать окопы итальянцев. Мы их уже проредили пулеметами и шрапнелью, есть-пить не даем, так что уже легче будет с ними справится. Спросил, сколько итальянцев, я ответил, что около восьмисот.
Сходил вечером на Совет — мои действия представили как пример стойкости и выполнения воинского долга (я ни черта не понял, только по интонации Негуса), но как склонились расы, я заметил, и в ответ поклонился им. Почти половина из присутствующих на Совете — новые лица.
Вечерняя вылазка «драгун» была удачной и к утру в окопах живых не осталось, те, кто выжил, бежали. Заметил, как действуют абиссинцы: они не перли толпой под выстрелы, а, пользуясь складками местности, старались подойти для броска чуть ли не на пятьдесят шагов, потом залп и в клубах дыма от черного пороха воины бросались вперед, кривыми саблями вырезая всех напрочь. «Драгуны» были довольны — прибарахлились с убитых. Приказал их баши покидать трупы в окопы и засыпать, чтобы у противника желания воспользоваться второй раз этими же окопами не возникало, да и вонять будет меньше.