Аборигены Прерии
Шрифт:
Когда старый самец затих, нашпигованный пулями, два бойца оказались раздавленными, а еще один, весь изломанный, испускал дух. Командир, белый как мел, созвал завершивший приземление взвод, потому что стала очевидной необходимость обеспечить более высокую плотность огня, чем это возможно, когда стрелков разделяют десятки метров.
Солдаты настороженно озирались, и наблюдаемое никого не радовало. Высокая трава вокруг, казалось, прячет неведомых зверей, готовых на них наброситься. Трава, естественно, скрывала бесчисленных падальщиков, потянувшихся на шум и запах крови,
Взвод отстреливался, посылая длинные очереди во все места, где угадывалось движение, и организованно отходил к видневшимся вдалеке строениям. Отличные глушители, установленные на самых современных штурмовых карабинах, эффективно гасили звуки выстрелов, а появление новых, невидимых в густой высокой траве подранков только увеличивало рост численности желающих отведать мертвечины. Запах крови многие воспринимали, как обещание сытного обеда.
Мужественно отбиваясь от зверья, которое и само пустилось бы наутек, если бы приблизилось вплотную к тесным рядам воинов и разглядело их, подразделение, не теряя строя и экономя боеприпасы, достигло построек. Это оказались заброшенные сараи. Под навесом, в тени, отдыхал еще один шерстистый носорог. Он стоял спиной к месту событий и обнаружил гостей уже когда они оказались совсем близко. Но места для разгона молодой самке хватило – она защищала детеныша и атаковала энергично. Счет потерь взвода стремительно вырос.
Потом была очень нервная ночевка посреди безводной, поросшей травой равнины, поскольку приближаться к деревьям не хотелось – а вдруг там прячется еще один носорог. И тут выяснилось, что раненые, которым вкололи успокоительное, за ночь погибли. Их съели мерзкие твари, выбравшиеся из земли, а они даже не проснулись. Да и уцелевшие солдаты тоже испытали на себе воздействие острых челюстей и нуждались в перевязке.
Медикаментов в комплектах оказания первой помощи оставалось мало, патроны тоже были на исходе. Назначенная цель – стойбище скотоводов – так и не нашлась. Только проплешины съеденной бычками травы да лепешки навоза указывали на то, что когда-то здесь прогоняли стада. А с присылкой транспорта, способного пополнить припасы или, о чем мечтали уже все, оставшиеся в живых, увезти их, наконец, из этого жуткого места, командование почему-то тянуло, приказывая выходить на следующую цель.
Наверное, они бы быстро добрались до пасеки, население которой им было предписано ликвидировать, но проклятые носороги, маячившие то там, то тут, заставляли делать далекие обходы. Люди стали осторожными, чутко прислушивались и зорко осматривались. Ночевали теперь на деревьях и без особого труда добывали дичь. Хотя жареное на костре мясо начало приедаться, но не голодали. До тех пор, пока огонь не привлек еще одного носорога, сумевшего не только погасить костер, но и наступить на двоих солдат, занятых готовкой.
Броню давно сняли и побросали – жарко и тяжело тащить. Винтовка, несколько патронов да одежда и обувь – вот и все, что оставили они себе после нескольких дней мытарств. Хотя, если бы боеприпасов у них было побольше, чувствовали бы они себя спокойнее. Но много израсходовали на то, чтобы отогнать мнимую угрозу, мерещившуюся в каждом движении травы.
Пасека тоже куда-то пропала – видимо, ульи перевезли на новое место, и люди переехали туда же. Издалека видели настоящего махайрода – саблезубого тигра огромного размера, даже крупнее льва. Но зверь прошел поодаль и не заинтересовался людьми.
В третьем поселении, которое им было предписано «зачистить», никого не нашлось. Вокруг группы строений плотной стеной стояла кукуруза, по огороженному плотной синтетической сеткой двору расхаживали куры, а в хлеву стоял теплый запах недавно ушедших отсюда коров. Перед тем как войти в дом, командир постучался и, не дождавшись ответа, открыл незапертую дверь, вытерев ноги о еще влажный коврик. В кухне на дровяной плите доходил борщ.
Все ясно: местные жители спрятались при их приближении.
– Зиновий, – обратился лейтенант к рядовому, вошедшему следом, – собери у всех карабины и составь их пирамидкой на видном месте, чтобы издалека стало ясно – мы не воюем сегодня. Парням передай – мыть руки и за стол.
– Ага, – ответил солдат и отправился скликать народ к обеду.
За стол уселись в одних трусах. Жарко, да и постиранные одежки, которые язык не повернется назвать формой – настолько кардинально изменились их качества, – висели на веревках.
– Думаешь, жители увидят наше миролюбие и вернутся? – спросил один из бойцов, похлопав по кобуре пистолета, лежащей рядом.
– Здесь живут не дураки, – ухмыльнулся лейтенант. – Просто я рассчитываю на то, что они слегка озадачатся и не перестреляют нас сразу. А на рассвете мы уйдем. Задачу помнишь?
– Да. Всех под корень и без разбору.
– Скорее всего, местные тоже об этом знают и не попытаются оценить нашу готовность выполнить приказ.
Лейтенант отправил в рот последнюю ложку и включил табельный визор.
– Свекла – Капусте, – сказал он, как только зажегся сигнал установления связи. – На третьей грядке овощей нет. Ждем мешок удобрений.
Выслушав ответ, командир скривился:
– Говорит, что нет у него пока для нас мешка. Ну и ладно. Спать всем на чердаке над хлевом, я там сено видел. Часового не выставляем. Тут человеческое жилье, звери от него будут поодаль держаться.
– А местные?
– Говорю же, не дураки они. Понимают, что мы тут не навсегда. Да и что ты против них со своими тремя патронами сделаешь? Разозлишь только. Ты ружье детское у входной двери видел?
– Видел. И что?
– А то, что оно не игрушка. Под мелкашечный патрон сделано. Как ты думаешь, какого возраста ребенок его носил?
– Судя по прикладу, лет семи-восьми.
– Вот то-то и оно. А почему это оружие оставлено в доме? Потому что ребенок подрос и теперь у него ствол калибром побольше. А ружьецо ждет, когда подрастет грудничок, которого укачивают в этой колыбельке, – лейтенант показал на плетеную корзинку, подвешенную к потолочной балке-матице. – И мама этой крохи наделает в тебе дырок задолго до того, как ты ее разглядишь.