Абсолютная память
Шрифт:
— Здесь нет ничего насчет полицейских, которые якобы убили его семью, — сказала Ланкастер.
— Ну, если это правда, вряд ли бы они включили такие сведения в дело, — заметил Богарт.
Декер, который читал отчеты об аутопсии двух жертв, оторвался от бумаг и посмотрел на агента Бюро:
— Нет ли у вас тут какой-нибудь лески?
— Лески?
— Или веревки.
Веревка нашлась в аварийном комплекте, который хранился в отдельном отсеке. Богарт с интересом наблюдал, как Декер взял кусок веревки и принялся вязать узлы.
— Что это? — спросил
— Либо кое-что, либо ничего, — только и ответил Амос.
Потом он перечитал распечатку «В правосудии отказано», оставленную у дверей Клайда Эверса. Затем посмотрел на завязанные узлы и опять на страничку. Перечитал все дело об убийстве Леопольдов, вновь впитывая каждый клочок информации. Закончив, закрыл глаза и стал собирать кусочки вместе. Его глаза все еще были закрыты, когда самолет коснулся земли.
— Амос, пора идти, — сказала Ланкастер.
Когда они сели во внедорожник и отъехали, Богарт заявил:
— Мои люди отследят этот веб-сайт и посмотрят, что там можно отыскать.
Мэри кивнула и посмотрела на Декера, который уставился в окно.
— Амос, о чем ты думаешь?
Тот все еще держал в руках завязанные куски веревки.
— Я думаю, сколько народу умерло из-за кучки невежественных людей.
— Уайетт и Леопольд сделали выбор, плохой выбор, — сказал Богарт. — Ужасный. Ответственность на них, и только на них.
— У людей есть пределы, — ответил Декер. — И вы можете рассуждать о несправедливости мира и о том, что люди в состоянии подняться над пережитой ими жестокостью. Но все люди разные. Некоторые крепче стали, а некоторые хрупкие, как стекло, и ты никогда не знаешь, с кем столкнешься.
— Декер, они убили вашу семью, — рявкнул Богарт.
Ланкастер и Джеймисон нервно переглянулись.
Амос не смотрел на агента ФБР.
— И потому мы поймаем их, и они закончат свою жизнь в тюрьме или камере смертников. Но не ждите, что я возложу всю вину на Уайетт. Потому что я не могу этого сделать и не стану.
— Интересно, где сейчас Джайлс Эверс, — быстро вставила Джеймисон.
— Надеюсь, в аду, — ответил Декер.
Амос попросил высадить его у «Резиденс Инн». Он поднялся по лестнице на второй этаж и следил, как внедорожник разворачивается на парковке. Джеймисон смотрела на него в окно. Она чуть заметно махнула ему рукой.
Декер не ответил.
Он зашел в комнату и сел на кровать, пружины прогнулись под его весом.
Амос закрыл глаза, и его разум со свистом прокрутил воспоминания до двух картинок. Один человек, но в разных обстоятельствах и в разной одежде.
Билли, официантка в баре.
Билли, уборщик в «Севен-илевен».
Декер хорошо разглядел лицо Билли-уборщика, совсем не так, как Билли-официантки. Он зажмурился еще крепче, будто фокусировал объектив. Подбородок у обоих был одинаковым. Линия челюсти. И руки. Люди всегда забывают о руках, но они бывают такими же уникальными, как отпечатки пальцев, — если ты знаешь, куда смотреть.
Длинные тонкие пальцы, короткий правый мизинец, отсутствие лака у официантки,
Один и тот же человек.
Декер от удивления открыл глаза.
Он только что увидел Билли. В цвете. Впервые.
«Серый».
Для него, как и для многих людей, серый был неопределенным цветом. Он не предполагал однозначного толкования. Это был цвет, способный уйти в любую сторону. Люди отчаянно желали, чтобы мир был ясным — черным и белым. Это делало жизнь намного легче: трудные решения исчезают, все становится упорядоченным и разложенным по полкам. В том числе люди. Но мир не был таким. И не такими были живущие в нем люди. По крайней мере те, кто беспокоился изучить его сложность.
«Его серость».
Леопольд сейчас был для него желтым. В желтом не было двойственности. Желтый означал враждебность, хитрость. Иногда цвета попадали в точку. Не хуже чисел.
Кусочки встали на место.
«Но почему ты целишься в меня? Какого черта я тебе сделал, Белинда-Билли? Что?»
Они встречались только в институте, двадцать лет назад. Его семью убили шестнадцать месяцев назад. Огромный разрыв. Зачем столько ждать? Или это новый знакомый, Леопольд, подсказал ей вернуться к Декеру? Отомстить за себя? Но за что?
Институт. Полный ноль. Общение ограничено. Они хоть раз говорили непосредственно друг с другом? Нет, ни разу.
Амос снова закрыл глаза. Он должен разобраться. Ему нужно закончить с этим. Уайетт — причина всему. Она удивительно скрупулезна. Симметрия завораживала своей порочностью. Своим ужасом. Значит, и для этого есть причина.
Его ЦВМ жужжал, крутился взад и вперед. Изображения мелькали с поразительной скоростью, но Декер ничего не упускал. Он видел все так, будто оно происходило перед ним прямо сейчас и с нормальным темпом. Нет, даже с замедленным. Каждое слово, каждый взгляд, каждое движение ползло со скоростью улитки.
На групповых сессиях он говорил о своем будущем. О надеждах и мечтах. Но об этом говорили и все остальные. Ну, все, кроме Белинды. Ей предоставляли возможность, но она ни словом не обмолвилась о своих планах на будущее. Видимо, у нее не было никаких планов — по крайней мере, тогда.
«Но это изменилось».
Некоторые знали о прошлом Декера, его травме, почти смерти на футбольном поле. Сам он ничего не знал о тяжелой участи Белинды, хотя, возможно, она об этом не догадывалась. Белинда могла считать, что если она знает о нем, то и он — о ней. Но имело ли это значение?
Амос открыл глаза, наморщил лоб в бесплодных попытках разума — травмированного, извращенного разума, рожденного смертью и оживлением — раскрыть единственную загадку, которая позволит встать на место всем кусочкам головоломки.
Он ушел, потому что больше не мог сидеть здесь.
Через тридцать минут Декер зашел в полицейское управление Берлингтона. Капитан Миллер был на месте. Богарт уже рассказал о поездке в Юту, сказал ему бывший начальник.
— Амос, ты не очень хорошо выглядишь.