Абсолютное соло
Шрифт:
А Юрий снова замычал:
– По диким у-у… степям межрубежья, где бродят лишь дикие гру-у…
– Какие еще гру?
– Трудно, отец, понять. Может, государственные рецидивисты уголовники. Хм… ГРУ. Чем хуже вашего ОПЦ?
– Ты здесь с ума не спрыгнул?
– Черт меня знает.
Отец поднялся, собрал бумаги в папочку. Ушел… «Интересно, – подумал Юрий как-то отстраненно, будто не его касалось, – пришлет врача или нет? Может, на психическое расстройство станет давить? Тоже ведь – вариант».
«…Сынок! Если ты во всем
Что тебя лишат поездок твоих домой, то ты не очень отчаивайся. Мы к тебе будем ездить. А, сынок! Халда-то твоя все равно ведь не дождется. Сколько еще впереди – срок большой, а ей на передок без этого нельзя. Уж больно она на это слабая, сынок. Прости господи, как говорится.
Шибко в голову ты все не бери. И веди себя хорошо. И скажи там, кому надо, кто мог такое с твоим начальником сделать. А там уж и увольнение твое не за горами, может, будет…»
Мусоровоз…
Да, заветная, несбыточная мечта… Юрий не сомневался, что коменданта уханькал так Иван Иваныч. И правильно. Но сейчас, здесь, в подвале, он частенько материл друга за это. Ведь получилось, пусть и по правилам мафии каменного века, – справедливо, только ему, Юрию, вышло-то боком. Острым, колющим чуть не насквозь, боком-шилом…
Но перемены к лучшему все-таки бывают: через неделю послабление сделали. Вернули в общую казарму. Снова потекли дни то на строительстве коттеджей, то на заводе. Привычный, в общем-то, конвейер жизни. Но чтоб шаг вправо или влево – и речи не могло возникнуть. А Иван Иваныч как исчез или забыл о нем. И отец не появлялся. Короче, внешне полный штиль.
Юрий работал, по вечерам ожесточенно, до сипения, горланил свои «ретроримейки», в воскресенья плесневел во дворе части… Комендант, слухи доходили, оклемавшись и вставив зубы за казенный счет, куда-то перевелся. Новый комендант оказался не лучше – по крайней мере, за Юрием следил, как за опаснейшим рецидивистом. Н-да, рецидивист…
А через месяц вызвали к самому начальнику их альтернативной части. Отставной полковник, но при форме, встретил сидя, и объявил сурово, словно приговор о казни зачитал:
– Вам разрешен один раз в неделю свободный выход в город, а именно – в воскресенье. – И подчеркнул: – С семи утра до семи вечера. Вам ясно?
– Да… Так точно… Благодарю.
Начальник стал еще суровей:
– Благодарите не меня, а другого… м-м… человека.
Юрий не решился уточнять, какого именно. Получил в канцелярии справку и стал ждать воскресенья.
– Ну что, явился? – вроде даже с неудовольствием встретил его друг и благодетель. – Долго ж ты с похмелья проболел. Коньяк-то, в самом деле, был неплох.
«Что он, издевается?
– Я тебе, парень, – продолжал Иван Иваныч, – хотел бы предложить чего получше мусоровоза. Освободилось тут одно местечко…
– Не надо.
– Ну да, понятно, – голос друга потеплел. – Проблемы у тебя, скажу… – Тепло мгновенно переросло в иронию; Юрий чуть ли не криком перебил:
– Проблем хватает!
– Н-да-а, – сочувствующий вздох, – я в курсе. Но, думаю, проблемы такого рода укрепляют. Муху превращают в кое-что покрупнее… Ладно, добро, мусоровоз – валяй в мусоровоз. Это тоже должность, к тому ж тебе не должность здесь важна – хе-хе… Так, нет?.. Что же, тогда – о’кей.
Маршрут через родную деревушку, путевка, груз. И неофициально – список, куда что выгружать.
Мусор был, как давно догадывался Юрий, довольно ценный. В бункер сперва загнали осторожно белые, из полиэтиленовых жил, мешки без маркировки. Затем – железные бочонки.
– Отходы ликеро-водочного, – хлопнув одну из бочек, пояснил Иван Иваныч. – Не выливать же в самом деле… – И так же, как бочку, хлопнул по плечу Юрия. – Счастливо!
– Можно ехать? – он никак не верил.
– Давай, давай, гони.
Юрий ликовал. Хотелось петь – слова пропали. Лишь что-то такое:
– Мы с тобой, как в бой… Всюду я за тобой… Иван Иваныч дорогой…
Мусоровозы имели мигалку «опасный груз» и мимо многочисленных постов гаишных проскакивали безбоязненно. Или проскакивали не из-за мигалки, а благодаря договоренности в верхах? Черт разберет, нет – и черт скорее копыта пообломает в хитросплетениях бизнеса, мироустройства…
Выкатывая очередной бочонок в очередной деревне – у обозначенных в списке ворот – Юрий, не заметив, вспорол мешок. Посыпались желтоватые, похожие на пшено, только прозрачные, крупинки. Упали, запарили на влажной от росы траве. К ним голодной стаей устремились куры.
Пока Юрий вошкался с бочонком, закрывал люк бункера, куры тут же, где клеванули крупки, полегли.
Через минуты, до деревни своей так и не дотянув, Юрий остановил машину. Его с кровью вырвало.
Мать бродит по дому осторожно и потерянно. На болезного сына ворчать не смеет. Да вроде и нет причин ворчать – парень торопится работать. Изголодался по хозяйству в своей альтернативке… Вчера на пару с халдой (прилипли, прям, друг к другу) притаранил с поля шампиньонов чуть ли не кузов домашнего «зилка-бычка». Отец их мигом сдал скупщикам, но разве ж это деньги на зиму?! А с клубникой… с клубникой-то – беда… Душа зудит, требует ворчанья. Приходится выговаривать отцу:
– Лампочки опять… Горят, как свечки. Ты б там, в своем-то пункте этом… Хоть лампочек наворовал бы. А? Торчишь-торчишь там, и без зарплаты… Все пускай польза лично нам какая-никакая от пункта этого… Ведь по миру пойдем!..