Абсолютное соло
Шрифт:
– Да-а?.. И с Танькой той? – сдерживая злость не собственно на гостя, а на что-то большее, почти пропел Юрий. И тут же добавил, не определив и сам для себя, какой смысл вкладывает в усмешливо-горькую фразу: – Ну и шутки у тебя, Иван Иваныч!
– Это не шутки.
Новым известием о злосчастном замке Юрий был, конечно, ошеломлен, впрочем, не настолько и не так, как мог бы предполагать стоящий рядом виновник ошеломления. А тот, наверное, чтобы добить, обезволить, преподнес еще сюрприз:
– Отец твой имеет вес по части распределения, то есть – купли и продажи… Он мог бы подписать – не подписать тот перечень земель, что предложили
– Что ж, всего хорошего. – Юрий с трудом сдерживал себя, чтоб не толкнуть друга с берега. – Спасибо за благодеяния. За всё…
Иван Иваныч как бы виновато улыбнулся:
– Не надо психовать. Будешь там со стариками и своей курочкой, как граф какой-нибудь… И двух гектаров для клубники – приемлемо вполне. Так что – принимаю благодарность.
Когда Иван Иваныч, чуть-чуть хромая, будто ему под ступню попал камушек, а снять туфлю и вытряхнуть его все недосуг, шел к машине решительно и зло, Юрий вдруг испугался довольно нелепой (а может быть, и лепой) мысли, что вот сейчас он возьмет и даст команду: «Курочку со мной!»
Ленка в самый раз тут на глазах, как бы нарочно, и до ужаса такая аппетитная. Иван Иваныч миновал ее не глядя, а бугай, что двигался за ним, прощупал взглядом раз, другой…
Нет, всё, мотор завелся, дверцы мягко хлопнули. Машина тронулась. И будто что-то обрубилось важное, большое, нужное. Юрий ушел под навес, где были клетки с кроликами, а в основном давно пустые (случать их руки у отца не доходили), сел на ящик. Закурил.
Кто спорит, Иван Иваныч, это – да. На своем уровне, конечно. Но и он, Юрий, не баран. Не овца безмозглая, чтоб так вот… Тьфу!.. Бараны, мухи, кролики, козлы… Башка готова лопнуть.
Подсела Ленка. Обняла, прямо вжалась собой в него. Гладит волосы, глядит в глаза.
– Так ощутить хочу, – в ответ мычит Юрий, – прям съел бы.
– Вот она я.
– Не так хочу. По-настоящему… Чтоб, знаешь… – Он не находил слов.
– Как хочешь, Юрочка…
Он оставался под навесом до ночи. Ленка, посидев, поласкавшись, убежала к себе доить козу. «Ага, козу», – от этой мысли у Юрия просеменили ледяной волной мурашки по спине. Старался не думать о важном, о том, что вскоре навалится на них, на их семью. О замке двухэтажном тоже старался не вспоминать. Но… конечно, лучше он во сто крат их домика, вот только… Что-то внутри, не в голове – в груди – твердило: нельзя, не то, не надо… Когда стемнело, взяла забота об отце и тракторишке. Поле клубничное сырое, не влез бы там их «Беларусь» по уши, протягивая плоскорез и борону через болотинки… Может, им с Ленкой завтра с утра, по холодку, рассадой все-таки заняться? Усы клубничные окрепли, дали корни – самая пора рассаживать… Бараны пусть они себе баранами, а поле – полем… Да кто кому дал волю, чтоб поле отбирать?! На этом поле вся вот его, Юрия, жизнь. То с ящиком рассады полуползком метр за метром, то с тазом, когда прет урожай… Тьфу ты, блин! – опять про то же. Сказка про белого бычка… Не надо думать – всё понятно… Да…
Ему никак не представлялась картина: мать в замке. Мать с коровьим выменем в распухших пальцах, мать с вилами,
Для других, чужих ушей, наверное, еще неуловимо, а ему услышалось надсадно-предсмертное тарахтенье их «Беларуси». Значит, у отца все слава богу… Отец… Правду ли сказал Иван Иваныч про отца – что не только в курсе, а сам почти… как сказать?.. инициатор переезда? Что, дескать, мог не подписать и подписал?.. Но мог ли не подписать?.. И почему тогда им с матерью ни словом?.. Решил оставить на потом, чтоб сразу перед фактом?.. А?
Прибежала Ленка. Сумерки. Глаза ее светились, как два фонарика.
– Ты здесь?
– Да, – Юрий подвинулся на ящике, – садись.
Снова вжимается в него и шепчет:
– Я так тебя люблю, так боготворю…
Юрий чувствует, как от этих слов перехватывает дыхание, горло заваливает чем-то сладким, душащим. Вот бы сейчас, после таких признаний – умереть. И всё…
– …Всё хороводятся, – привычно недовольно ворчит мать, вернувшись со двора в избу, начав собирать на стол к ужину и исподволь готовясь к тяжелому, рожденному визитом человека на блестящей и большой машине разговору с мужем. – Всё голубятся… И неймется им. Тут скоро… чёрт-те чё, а тут… Халда она и есть…
– Ты не мешай, – говорит отец, звеня штырьком рукомойника. – Дело молодое. Куда что повернет… Глядишь, она нам его выходит еще… И – заживем. Так, мать, скоро заживё-ом!..
2004 г.
ОДИН ПЛЮС ОДИН
Взяв пиво, хлеб и вилку, парень в поношенной куртке «пилот» направился к столику у окна. Марина знает – через пару секунд, разложив деньги в ячейках кассы, Алла Георгиевна скажет ей то же, что говорила вчера и множество предыдущих дней: «Двойную пельменей!»
– Мариш, двойную пельменей!
Марина встает с просиженного, шаткого стула, идет на кухню.
– Двойную пельменей, – передает слова начальницы поварихе Тае.
Та с готовностью кивает, достает из холодильника целлофановый мешочек. Бросает в кастрюлю с кипящим бульоном белые мучные полумесяцы. Считает вслух:
– …семь, восемь… одиннадцать, двенадцать. – И вторую порцию: – Раз, два… семь, восемь… двенадцать.
Марина возвращается в зал, садится, закидывает ногу на ногу. Парень, сгорбившись, не спеша глотает пиво, смотрит за стойку, на полки с бутылками. Половина бутылок пуста давным-давно, они стоят для красоты и глупой солидности. Из-под текилы, французских вин, коньяка, бальзама. По краям полок – искусно вырезанные из пластиковых газировочных полуторалитровок вазочки. Это Тайка иногда мастерит.
В зале десять столов. Два сейчас заняты. Парень в «пилоте» и еще вот старик, жадно и безобразно рвущий бифштекс своими беззубыми челюстями… Раза три-четыре в неделю он приходит сюда, заказывает бифштекс, минут сорок возится с ним, затем ковыряет во рту спичками, ломая их одну за другой, складывает на пустую тарелку, а уходя, непременно довольно громко ворчит, наверное, рассчитывая на ответ: «Шарлатаны… тоже – бифштекс! Не умеешь, так зачем браться? У, мошенники!» Марина, Алла Георгиевна провожают его равнодушным взглядом, как нечто привычное и неизбежное. Пускай ворчит, зато стабильно является, помогает «Забаве» своим тридцатирублевым заказом.