Абсолютные друзья

Поэтому более волнуют Манди, когда они вместе с толпой поднимаются по крутой, вымощенной булыжником улице к руинам замка, признаки неуверенности в своем давнем наставнике. Он никак не мог ожидать такого в единственном оставшемся в его окружении взрослом человеке. И только по прибытии в аптеку-музей, расположенную в замке, когда они стоят на полу, выложенном красным кирпичом, и, склонившись над одним из забранных стеклом стендов, пристально разглядывают выставленные экспонаты, Эмори наконец-то снимает кепку, глубоко вдыхает через нос, плотно сжав губы, и выкладывает малую толику того, что скопилось у него на душе.

– У меня четкие инструкции.

Ты взял шиллинг Рурка. Ты остаешься до конца операции и после того. Ты работаешь на Рурка точно так же, как работал на нас. Понял? – Он подходит к деревянной фигурке святого Роха и собаки, которая принесла ему хлеб, пока ангел лечил его от чумы.

Манди послушно сутулится рядом.

– Нет, – отвечает он с твердостью, которая удивляет его самого. – Я ничего не понял. Совершенно ничего.

– И я тоже. Насколько я сумел разобраться в том, что мне не сказали, во всей разведке никто ничего не понимает.

Не контора. Не офис, даже не служба. Эмори, возможно, говорит тихо, но открытым текстом.

– Так кто же теперь отдает тебе приказы, если не разведка? – недоуменно спрашивает Манди, когда они выходят в запруженный толпой двор.

– Наши хозяева, кто же еще? – фыркает Эмори. – Приказы отдает советник советника Высшего властителя земли. Тот, кто вечером разводит ему «Оувалтин». [112] «Делай, что тебе говорят, заткнись и учти, что этого разговора не было». Вот я и делаю, что мне говорят.

112

«Оувалтин» – порошок для приготовления питательного шоколадно-молочного напитка.

«Но ты не затыкаешься», – думает Манди, когда они следом за группой толстух-француженок спускаются по каменной лестнице.

– Ты случайно не знаешь настоящего имени великого Дмитрия? – шепчет Эмори, наклонившись к самому уху Манди.

Они добрались до подвальной темноты Большой Бочки и окружены французскими, японскими и немецкими туристическими группами, но не англоговорящими. Эмори говорит под прикрытием разноязычной болтовни гидов.

– Я думал, ты можешь знать, – отвечает Манди.

– Все, что я знаю о Дмитрии, да и вообще о всей операции, уместится на спине очень маленькой водомерки.

– Но Рурк-то должен знать его имя, черт побери!

– Такое можно себе представить, не так ли? – соглашается Эмори, с восхищением оглядывая чудовищное чрево Большой Бочки. – Логично предположить, при нормальном раскладе, что тот, кто преследует величайшего сегодняшнего злодея днем и ночью, должен знать имя этого типа.

– Так ты его спросил?

– Мне не разрешили. Не разговаривал со стариной Джеем с тех самых пор, как закончился его государственный визит на Бедфорд-сквер. Нынче он слишком уж засекречен. Любой диалог с нашим давним приятелем должен идти через официальные каналы.

– Какие чертовы каналы? – желает знать Манди, удивляясь пренебрежением Эмори к профессиональным традициям, да и своему собственному.

– Какого-то чудика из американского посольства в Лондоне, который называет себя советником по особым оборонным связям и настолько велик, что может позволить себе не разговаривать с послом, – отвечает Эмори, когда они вновь поднимаются по ступеням и выходят на дневной свет.

Манди не приходило

в голову (да и как могло прийти?), что замешательство Эмори поболе его собственного. Как и то, что скопившаяся в Эмори злость может прорваться наружу.

– Это новый Великий Замысел, на случай, если ты этого еще не заметил, Эдуард, – объявляет он, достаточно громко для того, чтобы желающие могли его услышать. – Он называется беспредельная наивность и основывается на предположении, что все население этого мира хотело бы жить в Дейтоне, штат Огайо, и молиться одному богу. Те, кто догадается, что это за бог, призов не получат.

– Где Дмитрий берет свои деньги? – спрашивает Манди, в отчаянной попытке нащупать ногами твердую землю, когда они начинают спускаться к городу.

– О, мой дорогой друг, у тех самых плохих арабов, у кого же еще? Он делает для них грязную работу в Европе, поднимая на борьбу евроанархистов, поэтому отрабатывает каждый пенс, – сердито отвечает Эмори. – Рыжие белки. – Он останавливается, всматриваясь в ветви дуба. – Какие милые. Я думал, серые давно уже их съели.

– Я не верю, что Саша хоть что-то об этом знает, – уверяет Манди, в волнении забыв о привычном «нашем друге». – Я не верю, что он – тот человек, каким считает его Рурк. В любом случае, он смягчился. Повзрослел. Рурк говорит о буре.

– Да, Джей действительно говорит о буре. И она бушует в коридорах Уайтхолла и Капитолийского холма. – Эмори замолкает, дожидаясь, пока мимо пройдут два долговязых парня в коже. – Нет, я не думаю, что наш друг… твой друг, хоть что-то об этом знает, бедняга, – продолжает он. – Он из тех, кто и в лучшие времена не может предположить, что ждет за углом, не так ли? И теперь крепко сидит на крючке Дмитрия. А кроме того, он слишком занят общением с учеными левых взглядов и составлением ядра библиотек контр культуры. Между прочим, Эдуард, там много интересных книг. Тебе стоит почитать их на досуге.

Ухо Манди отмечает резкий контраст: ранее Эмори пренебрежительно отмахнулся от этих книг. Они входят на Зерновой рынок. По его центру бронзовая Богоматерь гордо показывает своего ребенка, тогда как ее нога топчет поверженное чудовище-протестантизм.

– Между прочим, Рурк больше не работает в Управлении, – сообщает Эмори. – Он тебе этого не говорил? Четыре года назад перешел на службу политической группы, озабоченной построением корпоративной империи. В основном там нефтяные магнаты. Хватает и представителей оборонной промышленности. И все они очень близки к богу. Раньше жались по задворкам, теперь выступают на главных сценах. Хорошие люди, будь уверен. Точь-в-точь как британские империалисты в не столь уж далеком прошлом, хотя я надеюсь, что больше мы такими не станем. – Они приближаются к центру города, Эмори, похоже, знает дорогу. – К сожалению, раньше я никогда не интересовался политикой. Теперь уже поздно, – на лице мелькает знакомая улыбка. – Только, пожалуйста, не впадай в уныние от моих слов. Тот факт, что какой-то невероятный слух достиг или не достиг моих ушей, не должен мешать каждому из нас служить нашей стране так, как нам приказывают… – его голос уже сочится сарказмом, – …вышестоящие инстанции и отцы-командиры, независимо от того, сидят они в Вашингтоне или на Даунинг-стрит. А с их точки зрения, это – прекрасная операция, которая сыграет важную роль в процессе еще большего сближения Европы и Соединенных Штатов в нашем униполярном мире. Они рассматривают твою миссию как абсолютно…