Абсолютные друзья
Шрифт:
Он никак не может найти подходящее слово.
– Насущную? – предлагает Манди.
– Пожалуй. И если ты сыграешь свою роль до конца, а я в этом не сомневаюсь, их благодарности не будет границ. Счастливого победителя ждут громадные денежные призы. Медали, титулы, должности. Тебе надо будет только попросить. Как человек, давно знакомый с твоей меркантильностью, я считаю необходимым довести сие до твоего сведения.
– Рурк мне тоже много чего предлагал.
– Разумеется, предлагал! Не мог не предложить! Что еще ты можешь попросить? Все, что предложено, в двойном размере? Проси! А раз уж мы заговорили о двойном размере… – Эмори понижает голос. Они стоят плечом к плечу перед отелем «Риттер», изучая его великолепный барочный фасад, – подумай о такой
– Стараюсь.
– Допустим, Дмитрий и Джей – не заклятые враги, а две лошадки из одной конюшни. Видишь ты в этом какой-то смысл?
– Нет.
– Что ж, подумай об этом, Эдуард. Напряги свои незадействованные серые клетки. Твоя догадка будет ничуть не хуже моей, может, и лучше. Лгать за свою страну – благородная профессия, пока ты знаешь, в чем правда, но, увы, я больше не знаю. Поэтому давай слушаться наших хозяев и согласимся в том, что этого разговора не было вовсе. Будем слепо служить нашей королеве и стране, несмотря на то, что обе давно уже стали прислужницами одной великой Супердержавы. Согласен.
Манди предпочитает промолчать. Они приближаются к Universitatsplatz, где Эмори оставил свой «БМВ».
– Однако, – продолжает Эмори, – на случай, если ты решишь уехать куда подальше в максимально короткое время, я привез пару фальшивых паспортов. Один для тебя, второй – для нашего друга, в знак признания заслуг, которые оказал нам этот маленький говнюк. Я сожалею, что не смог позаботиться и о Заре, но, к счастью, она уже отбыла. Ты найдешь их в кармане на двери со стороны пассажирского сиденья, завернутыми в экземпляр «Зюддойче». Вместе с деньгами, но сумма невелика. Мне пришлось украсть их из «черной кассы». – Эмори вдруг стареет лицом на добрый десяток лет и уже выглядит на свой возраст. – Мне очень, очень жаль, – просто говорит он. – И себя, и тебя. Разделенная верность – это не мое. Ты не скажешь нашему другу, откуда ты взял паспорта, не так ли? Никто не знает, на чей крючок он попадется в следующий раз.
Когда они подходят к «БМВ», дождь прекращается, и Эмори надевает свою кепку.
Он погулял и выпил, не так и много, чтобы успокоить нервы. Попытался связать себя с человеком, каким был раньше, заглянул в пару прежних убежищ, но лица изменились, а с ними и убежища. Со скамьи в парке в Старом городе позвонил Заре в Анкару, ответа не получил. Но ведь и не ожидал получить, не так ли? Им устроили торжественный прием в доме одного из родственников. Потащили ее танцевать, хотя уговоров и не требовалось. Просто удивительно, что девушка, умеющая хорошо танцевать, связывает свою жизнь с таким жирафом, как я.
Тем не менее с той же парковой скамьи он позвонил в справочную службу авиакомпании и убедился, что самолет благополучно приземлился в аэропорту Анкары тремя часами раньше.
Странно, конечно, что ее сотовый телефон не работает. Но разве я где-то не прочитал, что американцы ограничили пропускную способность спутниковой связи, как-то связав это и с возможным использованием Саддамом оружия массового поражения, которое, правда, до сих пор так и не удалось обнаружить.
Он опять идет пешком. Куда угодно, только не через мост и не по склону холма к школе. С детским изумлением разглядывает шпиль церкви Святого Духа, вырезанный на фоне вечернего неба. Что же это такое, абсолютная вера? Как у Зары. Как у Мустафы. Как у приятелей Джея Рурка. Каково это, знать, абсолютно достоверно знать, что существует некое Божество, вне времени и пространства, которое может прочитать твои мысли лучше тебя и даже до того, как эти мысли у тебя появились? Верить, что Бог посылает тебя на войну, Бог отклоняет
К конце концов он поднимается на холм. По одной причине: идти больше некуда. Если б он знал, каким способом Саша вернется из Гамбурга, подниматься бы не стал. Попытался бы перехватить его в аэропорту, на железнодорожной станции, на автовокзале и сказать: «Саша, дружище, мы должны сваливать». Но Саше это не нужно. Саша будет делать то, что ему велено.
«Сваливать, Тедди? Я думаю, ты ведешь себя нелепо. Мы выполняем великую миссию. Неужели тебя опять покинуло мужество? Может, мне следует найти тебе замену».
Он продолжает подниматься. Возможно, господь все-таки позаботится о нем. Или Рурк. Или Дмитрий, раз уж теперь мы подозреваем, что они из одной конюшни. А пока моя работа – вернуться в школу и дожидаться прибытия Саши. Тогда мы и обсудим, кто должен сваливать, когда, с кем и почему. Сложенный экземпляр «Зюддойче» лежит во внутреннем кармане пиджака. Это был чертовски длинный день, Эдуард, мой мальчик. Когда ты поднялся? Не помню. Еще до рассвета отвез Зару и Мустафу в аэропорт, и с тех пор прилечь мне не удалось. Тогда, может, ты слишком устал, чтобы и в этот вечер общаться с микрофонами, Эдуард. Может, тебе стоит отдохнуть от них, дорогой мальчик. Это же просто, надо лишь прикрепить к двери записку: «Ушел на ночь в „Синий медведь“. Присоединяйся ко мне. Tschuss, Тедди».
Фальшивые паспорта, завернутые в «Зюддойче», своим весом тянут его к земле. Как и деньги, украденные из «черной кассы». Да только, если Манди хоть чуть-чуть знает Эмори, последний украл их у себя, а не из какой бы то ни было кассы. Эмори этого мира не крадут. Они служат своей стране, не задаваясь вопросом, хорошо это или плохо. Или служат до того дня, пока не сталкиваются лицом к лицу с реальной жизнью, и тогда искаженные нравственные нормы перестают быть догмой, маски падают, открывая их истинные, недоумевающие лица, такие же, как у всех. Значит, еще один бог прощально помахал ручкой: просвещенный патриотизм, который до сего дня был религией Ника Эмори.
В окнах свет не горит, но Манди это не удивляет: перед уходом он ничего не зажигал. С другой стороны, у этих молодых оценщиков могло возникнуть желание что-то уточнить. Но у них есть ручные фонарики. Ворота скрипят. Пора смазать петли. Надо сказать Стефану. В темноте выложенная кирпичом дорожка уходит в сторону, и нога наступает на высокую траву. Мне следовало отказаться от последнего стаканчика. Ошибка. У школы очень тихо. Впрочем, здесь всегда было тихо. Но не так тихо, как сегодня, это точно. Во всяком случае, в субботний вечер. Должно быть, по телевидению показывают важный футбольный матч, только я не слышу, чтобы у кого-нибудь работал телевизор, не вижу синеватых бликов в окнах.
Замок он находит с первого раза, потом стоит в темноте холла, пытаясь вспомнить, где же новые выключатели. В географии я хуже Троцкого, спросите Сашу. В свете, падающем в холл через фонарь на крыше, укрытая пленкой груда ящиков по центру кажется ему статуей Великого инквизитора. «Между прочим, Эдуард, там много интересных книг. Тебе стоит почитать их на досуге». Хорошая идея, Ник. Если на то пошло, с чтением я серьезно отстал. Он похлопывает руками по стенам в поисках выключателей, нащупывает не выключатели – вращающиеся диски. Все нынче усложнилось. Яркий свет на несколько мгновений ослепляет его. Он садится на ступеньку, набирает номер Зары. Нет ответа. Налив себе виски с водой, устраивается на старом кожаном диване, который стоит в углу холла, и просматривает телефонный справочник своего мобильника в поисках номера фермы ее дяди, но не находит его. Не может вспомнить ни фамилию старика, ни название его фермы. Слишком уж они сложные и практически невыговариваемые.