Абсолютные неприятности
Шрифт:
– Не представляет научного интереса. Никого не посылал.
Тот, виноватый, похоже, охранник, бурчит, как в животе:
– А номер-то вашего сектора, Шфепп! И пропуск ваш с вашей подписью!
И Шфепп снова шелестит еле-еле:
– Ну как же, позвольте? Я ж никого не посылал. Я ж уже объяснил - не представляет...
А Тшанч совсем вышел из себя. Тут уже не карандаш - целое бревно ломается:
– Варвары!
– трещит с привизгом.
– Украли ценную особь! Как раз вовремя! Ведь сожрали небось?! Ну точно, сожрали! Вам что, паёк
Но я не Тшанч, слава богу. Я смекнул кое-что. Только поверить боюсь. Но мне интуиция подсказывает, шестое чувство - аж дух захватило. Ну думаю, настал психологический момент для появления меня.
Захожу в зал. Свет убрали, только от мониторов цветной сумрак стоит. И в этом сумраке тени снуют, суетятся, грабками машут - проблемы у гадов.
– Тшанч, - говорю, негромко так, спокойно, - что случилось, а?
И все разом заткнулись и замерли - как по команде.
Тшанч говорит:
– Рекомендую, господа, тот самый теплокровный, о котором я рассказывал.
– Это да, - говорю.
– Но случилось-то что?
Трёт верхними ладошками нижние.
– Да небольшое недоразумение, - говорит.
– Тут кто-то из загона по ошибке твою самку забрал. Но она найдётся...
– Ты ж, - говорю, - вроде бы кричал, что её того... съели? Или мне показалось спросонок?
Так трёт, что вот-вот до дыр протрёт. Что-то его хорошо прижало, какие-то левые обстоятельства. Интересненько.
– Да я так, - говорит. Уже без всяких карандашей, без всякого визга - жужжит, как пчёлка.
– Я так, понимаешь, для красного словца... Но если что, мы тебе другую самку подберём, какую захочешь, у нас полно, ты не переживай...
Всё правильно. Я так и думал. Но закатить бучу мне сам бог велел. И я как рявкну:
– Как это "не отыщется"?!
– они аж присели, поджимают свои лопухи, их-то голосочки против моего слабовато выглядят.
– Да ты соображай, что говоришь! Что ж ты из себя специалиста строил по нашей психологии, если не понимаешь ни рожна?! У нас же комфортные условия для размножения, знаешь, как фигово достигаются?! Мне что, объяснять надо, что другая самка не подходит?! У меня узкий спектр приемлемости! Мне, может, из-за вашего бардака будет вообще не размножиться - что ты тогда скажешь?!
Какие они стоят виноватые - сердце радуется. И я дожимаю.
– Сволочи вы, сволочи, - говорю трагически.
– У нас, у теплокровных, от таких вещей запросто помирают. А иногда и окружающих душат - от темперамента зависит. Я, может, теперь смысл жизни потерял. Депрессия. Видеть никого не охота.
Он меня хватает за шею, а я его грабку скидываю. Видимо, страшное оскорбление - потому что морда у него вытягивается.
– Прости, - говорит, - не ожидал я, что так выйдет... Ну попробовать-то можно, правда? Может, ещё та отыщется... а может, у тебя дома какая-нибудь подойдёт... утрясётся как-нибудь... Ты уж, пожалуйста, сейчас не раскисай. Сейчас сил нет, как твоя помощь нужна. Мы оборотня в наружном тоннеле
– У-тю-тю, - говорю, - какие вы добрые! Сейчас, пока я нужен. А когда тварь поймаем, под каким соусом меня сожрёте, а?!
Ух, и лебезили же они! И уговаривали, и рассыпались в извинениях: как я вообще мог подумать, что меня могут съесть?! Они вообще теплокровных не едят! Они вообще - только травку. А тот урод, который Аду забрал без спроса - он просто отдельно взятый выродок, позор и поношение всему роду подземных хозяев.
Ишь ты, думаю, поджали хвостики. Ну, я вам на них насыплю соли, мои дорогие! Как у вас всё хорошо, так бедного теплокровного шантажировать можно, в подопытные кролики записывать, угрожать, а как припекло - "прости, что так вышло"!? Фигушки.
– Ладно, - говорю.
– Я гуманист. Я обещал. Так и быть. Но с утра. Сейчас у меня душа болит, и потом, я спать хочу. Заторможенный я вам всё равно ни к чему.
Согласились. Тем более что оборотни, видать, тоже спят по ночам. В смысле они так думали. Ну, отвели меня в операторскую, всех оттуда разогнали и прикрыли дверь. Деликатные...
А сна у меня ни в одном глазу. Я лежал и ждал событий - а сердце у меня билось так, будто вот-вот выскочит.
***
Как умудрился заснуть - чёрт его знает.
Проснулся оттого, что когтистой грабкой за плечо тряхнули.
– Вставай, - говорят, - Снайк. Охотничий сезон уже открыт.
Глазюки горят в темноте, как те самые карманные фонарики.
Спросонья подумалось: какой-нибудь патрульный пошустрее. И вдруг меня как ударит: откуда гад знает, как меня звать!? Никто ж из них не интересовался!
И тогда я его глажу по шее. Нежно-нежно.
– Конечно, - говорю, - пойдем, дружок. Пойдём, малыш. Я уж заждался тебя.
И только одну малую минуточку слышу тёплый смешок. Ни один подземный житель на такой звук не способен - разве если только запишет каким-нибудь механическим способом. Но такой ангельский хихикс разве запишешь точно!
А он щёлкает и шипит, как и полагается хозяину:
– Не годится на охоту с пустыми руками идти.
И я чувствую под руками приклад бластера. Этакая магия светлейшая!
– Солнышко моё!
– говорю.
Хрустит карандашом сердито:
– Ну ты выдумаешь! Горячее пятно на холодном фоне... Зрение у нас тепловое, Снайк. Знаешь, что такое инфракрасные очки?
Я не знал, пока их на меня не надели. Всё вокруг контуры обрело, не идеально, но ориентироваться можно. И я понял, что бежим мы к ангару, где эти местные подземные танки стоят.
Я этот ангар разглядел. Стальные гусеницы блестят в потёмках - борта, видать, чуть теплее камня. Пол - камень полированный, стены - грубо тёсаный известняк. Мы уже около машины были, как вдруг слышу Тшанчев голос:
– В сторону, тёплый!
– и меня швыряет в сторону и впечатывает в стену.
Силовое поле.