Абсолютные неприятности

Далин Макс Андреевич

И тогда я посмотрел наверх.

Надо мной, метрах в двадцати, а может, чуть выше, кусок скалы, как навесной мост, который не опустили до конца. Это, значит, из одной скальной стены, а из другой, на изрядном расстоянии - другой соответствующий кусок. Понятно: Ада в последний момент провал заметила и перепрыгнула, в смысле, лошадь её перепрыгнула, а я сверзился.

Повезло, думаю, чудовищно. Так повезло, как не бывает.

Меня, значит, вышвырнуло из седла прямо на пучок местной травы размером с диван. Чудеса. Не может этого быть. Не может -

и всё. У меня ноги были в стременах, стремена глубокие, надёжная конструкция, всегда путался в них, когда с лошади слезал, а тут, получается, они сами по себе слетели... И бластер, вместо того, чтобы воткнуться, как полагается, стволом в бок, рядышком лежит... Мистика!

И вот размышляю так и слышу шаги.

Обернулся. Смотрю: девочка идёт. Обыкновенная человеческая девочка. Не безобразная, но и не премированная красотка, плотненькая брюнетка, и всё при ней. Вышитая рубашечка, зашнурованная безрукавка, - а может, корсет, не знаю, - синяя юбка, чулочки, тапочки... В руках корзинка. И идёт, заметьте, не куда-нибудь, а именно ко мне.

Смотрю и молчу. Жду, что будет.

Ну, что было... Подошла, присела на корточки, вытащила из корзинки беленький платочек и флягу, намочила - и давай стирать с меня кровь. С таким, причём, видом, будто она моя родная сестра или профессиональный местный доктор.

И воркует. Непонятно, но дешифратор легко взял. Язык на Адин похож.

– Это, - говорит, - хорошо, что ты очнулся, бродяга. Здесь долго лежать опасно. Здесь колдуны рыщут. Увидят нас с тобой в волшебное зеркало - хлопот не оберешься.

– Я, - говорю, - не бродяга. Я - солдат.

– Всё равно, - говорит, - здесь тебе не место, солдат. Я тебе еду принесла. Ешь и уходи.

Вытаскивает из своего запаса пресную лепёшку, кусок сыра и зелёные шишки печёные. И всё это, опять же, с таким видом, будто так и надо.

– Слушай, - говорю, - сестрёнка, это всё здорово, конечно, спасибо, но... Ты почему со мной возишься-то? Ты сама из горцев?

– Да, - говорит. Совершенно невозмутимо.
– Как почему вожусь? Сердце у меня доброе. Иду это утром за водой к роднику - гляжу, кто-то по верхней дороге ехал, где куска моста нет, и сорвался. Лошадь дохлая валяется, а человек - ты, бродяга, в смысле, солдат, живой ещё. Везунчик. И я подумала: на тебе милость небес, а мне зачтётся помощь несчастному, попавшему в беду. А ты ешь, не зевай по сторонам.

– Ага, - говорю. Жую сыр и думаю, что в ней такое ненормальное. Речь, что ли... Или поведение? Никак не поймать, чувствую только, что не то.

– Тебе, - говорит, - бродяга, то бишь, солдат, лошадь нужна, наверное?

– Ага, - говорю.

– Вот лошадь, - говорит, - я не могу достать. Нашу взять мама не разрешит.

Очень серьёзная девочка. Даже слишком серьёзная. Чересчур.

– Мама не разрешит?
– говорю.
– Не переживай, дорогая, это бывает. А, между прочим, как тебя звать, красавица?

Смотрит на меня святыми и невинными глазами.

– А я не сказала?

– Вроде бы и нет, - говорю,

а сам тихонько беру её за ручку.
– Так как?

Пожимает плечами и говорит кротко:

– Ори.

И я не знаю, смеяться мне, беситься или плакать.

– Сволочь, - говорю.

Вздыхает, пожимает плечами.

– Что ж делать, Снайк, - говорит.
– Не всем же быть ангелами. Сволочь, конечно... Ох, и сволочь же... Ах, какая сволочь!
– и улыбается.
– Убить меня мало. Правда?

И что я мог ему ответить, скажите на милость?

И вот сижу, доедаю лепёшку с водичкой. А Ори сидит рядышком, обхвативши ручками коленочки. Смотрит и улыбается. Симпатяга.

– Ну, что?
– говорю.
– Это, значит, ты меня спасла? В смысле, чтоб я не разбился? В смысле - спас? О, ёлы-палы, Ори, ты вообще - мальчик или девочка?! Или кто!?

Навыдавали знакомых хихиксов, серьёзной малютке - не к лицу.

– Ну, я, - говорит, - предположим, тебе помогаю, действительно. А тебе что, так уж принципиально, какого я пола, по-вашему, по-человечески?

Я затылок потёр - неловко как-то.

– Как тебе сказать, - мямлю.
– Пожалуй, принципиально.

Слушает и прётся, скотина.

– А как бы, - спрашивает, - тебе хотелось, дорогуша?

И с такой подлой улыбочкой, что меня в жар бросило.

– Что значит "как бы хотелось?" - это я, значит, пытаюсь рыпаться.
– Да мне-то какое дело? Мне всё равно...

Закатывается и делается парнем - тем самым лешаком - прямо на глазах, как будто голограмма меняется. Даже не верится, что плотское существо.

– Вот видишь, - пожимает плечиками, - тебе всё равно, а уж мне - и подавно.

И задирает кокетливо рубаху на голой поцарапанной коленке. Как раз в тему.

– Ага!
– говорю.
– Попался! В смысле - попалась! Ты - девочка!

Заваливается на спину, визжит и ногами дрыгает - дикий восторг.

– Обломись, - верещит, - Снайк! Я - мальчик!

Я только плюнул.

– Да ну тебя, - говорю.
– Всё ты врёшь, поганец... в смысле, поганка, ни пола у тебя нет, ни стыда, ни совести...

– Ах, - говорит, - Снайк, душечка, как тонко! Дай, я тебя поцелую!

– Сначала, - говорю, - опять поменяйся.

Но, тем не менее, чем дольше я с этим типом разговариваю, тем меньше в состоянии на него злиться. Забавный - и хитрющий, зараза, - уважаю, ничего с собой не могу поделать. И настроение у меня меняется к лучшему. Но тут я вспоминаю одну важную вещь - и делается не по себе.

– Слушай, - говорю, - старик, а ты не знаешь, где Ада?

Улыбается безмятежно.

– Вот уж, - говорит, - на кого мне исключительно наплевать. Наверное, попёрлась искать свою страшную колдунью, которой не существует в природе, потому что любой подземный хозяин - это мальчик с девочкой в одном флаконе. Или разбивать волшебное зеркало, которое спьяну приснилось такой же набитой дуре, как она сама. Или заниматься какой-нибудь другой лабудой - почём мне знать, какой именно?