Абьюз
Шрифт:
Люди для него были что тени на песке в полдень – уходили, приходили, исчезали бесследно, словно волны. Пока хорошо и приятно вместе – отлично! Перестало быть хорошо и приятно вместе? Adios- arividerchi. Нет поводов для грусти, всё просто, как рукопожатие: сошлись – разошлись.
Любое усложнение лишь ускоряло расставание. Энджел избегал обязательств и привязанностей, а такого понятия, как духовная близость для него не существовало.
Встречая симпатичных ему людей, неважно, какого возраста или пола они были, он охотно
Люди как книги, говорил Рэй. Энджел был с ним согласен. Прочитал книгу, поставил на полку, взял следующую. Некоторые книги интересные, другие до примитивизма просты, куда реже встречались личности, которых тянуло «перечитать» ещё раз. Совсем редко встречались раритетные фолианты, листая которые страшновато помять листы – такие, как драгоценная Фиала. Даже жаль прикасаться. Такие вещи, как всякие артефакт, требуют самого бережного обращения. Но пусть ценная, вещь всегда остаётся вещью
А исключением из мира вещей были лишь члены семьи.
Рэй Кинг никогда не позволил бы себе быть чем-то несущественным, незначительным. Раз возникая на чьём-то пути, он выжигал за собой всё вокруг, безжалостно и бесповоротно. За ним, как за рухнувшей с небес кометой, тянулся чёрный огненный след.
Энджел вырос рядом с Рэем и в нём много чего перегорело. Он отдавал себе отчёт в том, что отец вырастил из него морального урода, с атрофированными чувствами во всём, что не касалось сестры. Но, с другой стороны, именно благодаря такому воспитания он и научился ничего не бояться, не ценить, а это делало его практически неуязвимым.
Но Рэй не со всеми своими детьми вёл себя одинаково. Например, Ливиана, ненавистного сводного братца, единственного из всех детей Кинга, чьей матерью не было его же собственная сестра, отец никогда пальцем его не тронул.
Судя по всему, Ливиан значил для Рэя куда больше других сыновей. За это Энджел возненавидел дорогого братца. Но, как ни старался он совратить любимого папенькиного сыночка, Ливиан ни разу не поддался на его провокации. А совращать и соблазнять Энджел умел. В этом искусстве ему практически не было равных и до Ливиана у него не случалось осечек.
Поняв, что впрямую старшего братца ему не достать, Энджел решил отыграться на младшем, точно рассчитав, что это единственная сладость Ливиана. В эту брешь и ударил. Сделал всё возможное, чтобы не просто обольстить – влюбить парня в себя, но не учёл одного – Артур тоже их крови. И хотя он отличался от остальных так же, как лёд отличается о пламени, его волшебная кровь делала его чем-то большим, чем вещью.
Прочитать и отложить не получилось. «Просто секса» не вышло.
Энджел не испытывал к Артуру любви в том смысле, в каком её понимает большинство людей, но парень исхитрился пробраться в его сердце.
Это была не похоть. Если бы дело было в ней, Энджел принял бы ситуацию легче, ведь страсть любой силы имеет тенденцию сходить на нет довольно быстро.
Но Артур впервые шагнул туда, куда до сих пор Энджел открывал доступ лишь Сандре – в его сердце.
Артур впервые подвёл Энджела к осознанию, что его бесстрашие обманчиво; он раскрыл его настоящий, подлинный страх – боязнь любить. Артур подарил ему нечто большее, чем удовольствие – он подарил ему понимание, сочувствие, интересные разговоры. Он был с ним терпелив и терпим несмотря на то, что сам Энджел в ответ изводил его, как только мог, отталкивая, высмеивая, причиняя боль.
Но когда Артура не было рядом, он тосковал по нему. Не по сексу, не по боли, не по крови или развлечениям – по разговорам по душам, которые Энджел никогда раньше ни с кем не вёл.
Никому и никогда не было дела до души Энджела, а Артуру зачем-то понадобилось играть на невидимых струнах?
А потом, после того, как он шагнул вниз с небоскрёба, Энджел чувствовал себя так, словно тот его предал. Его распирала такая ярость, что временами он начинал пугаться своего сходства с Рэем.
Чуть позже пришло осознание, что злится он не на Артура, а на самого себя, потому что осознаёт свою ущербность. Свою половинчатость.
Впервые Энджела посетила мысль: в том, в чём он привык видеть силу, на самом деле его величайшая слабость. Он не способен ни любить, ни созидать, а только ломать, разрушать и опустошать. Так же, как их отец.
Наверное, он просто не может быть другим?
Ливиану Энджел, в итоге, конечно же, досадил. Но себе, как выяснилось, напакостил куда крупнее.
Итак, нравилось это Энджелу или нет, но вокруг его сердца сплелись тремя змеями трое: Рэй – чёрный, Ливиан – алый и Артур – серебристый змей.
Каждый по-своему отравлял ему жизнь; каждый по-своему заполнял его душу. А внутри цвела роза, – ледяная, жестокая, с острыми чёрными шипами, – единственная женщина, к которой Энджел никогда не испытывал вожделения, но ради которой готов был на всё, без всяких условий, – Сандра.
Артур как-то говорил, что с сестрой Энджел бессознательно ассоциирует ту часть своей души, что не готов был продавать в борделе, подкладывать в угоду интересов Кинга.
Что она словно крестраж – часть его души, заключённая во вне.
Может – Артур прав, может – нет. Суть не в этом.
Энджел просто принимал как данность факт, что Сандра должна быть рядом. И она обязательно должна быть счастлива, должна быть в безопасности. Чему бы ему это не стоило.
Он привык заботиться о ней с детских лет. А то, что сестра с каждым днём отдалялась всё сильнее, заставляло кровоточить то, что Энджел начисто у себя отрицал: душу и сердце.
Скрипнула дверь и Энджел невольно напрягся, порывисто повернувшись.
Фигура матери в белом платье выглядела призрачно и жутковато.