Ацтеки. Воинственные подданные Монтесумы

Сустель Жак

Потом она дотрагивалась своей мокрой рукой до груди ребенка и говорила: «Вот священная вода, та самая чистая вода, которая омывает и очищает твое сердце и уносит всю грязь». Затем она брызгала несколько капель на голову младенца. «Пусть эта вода войдет в твое тело, и пусть живет там эта небесная вода, голубая божественная вода». В последнюю очередь она омывала все тело ребенка, приговаривая слова, предназначенные для того, чтобы оградить его от зла. «Где бы ты ни был, тот, кто может причинить этому ребенку зло, оставь его, уходи, потому что сейчас этот ребенок рождается заново – он рождается и создается заново нашей матерью Чальчиутликуэ».

После четырех водных процедур повивальная бабка четыре раза поднимала младенца к небу, призывая солнце и звездных богов. Таким образом традиционные

жесты регулировались священным числом. Последние слова были обращены к земле, божественной супруге солнца. И, взяв в руки щит и стрелы, повивальная бабка просила богов, чтобы мальчик стал смелым воином, «чтобы он мог войти в твой дворец наслаждений, где покоятся и ликуют храбрецы, которые погибают в бою».

Церемония наречения девочек была похожей, но младенца не поднимали к солнцу, которое было богом мужчин и воинов. После ритуального омовения повивальная бабка и родственники трогательно и церемонно обращались к колыбели, в которой лежала маленькая девочка, называя ее Йоальтиситль, «ночная целительница»: «Ты, ее мать, прими ее, старая богиня. Не причиняй ей вреда, присматривай за ней по-доброму».

Когда эти ритуалы заканчивались, ребенку выбирали имя и объявляли его. У древних мексиканцев не было фамилий, но некоторые имена часто передавались от деда к внуку внутри одной семьи. День рождения также принимался в расчет: ребенок, который родился в течение серии из тринадцати дней, которая находилась под влиянием знака се микицтли, под влиянием Тескатлипоки, получал одно из имен этого бога.

У некоторых племен, особенно среди миштеков, каждого человека называли по дню его рождения, за которым обычно следовало прозвище. Например, «семь – цветок, орлиное перо» или «четыре – кролик, гирлянда цветов». У мексиканцев было великое множество личных имен. Взяв их наугад из текстов, можно найти такие имена, как Акамапичтли (пригоршня тростника), Чимальпопока (дымящийся щит), Ицкоатль (обсидиановая змея), Шиукоскатль (ожерелье из бирюзы), Куаукоатль (орел-змея), Ситлалькоатль (змея из звезд), Тлакатеотль (богоподобный человек) и Куаутлатоа (говорящий орел). Женщинам давали дивные имена, такие, как Матлальшочитль (зеленый цветок), Киаушочитль (дождевой цветок), Миауашиуитль (бирюза-маис-цветок) и Атототль (вода-птица). Все эти имена, как и названия деревень, гор и так далее, могли изображаться при помощи пиктограмм в текстах манускриптов.

Церемония заканчивалась семейным застольем, в конце которого старики и старухи могли предаваться радостям выпивки.

Детство и юность, воспитание и образование

В «Кодексе Мендоса» есть серия картинок, разделенных на две колонки (слева для мальчиков, а справа для девочек), которая демонстрирует ступени воспитания мексиканского ребенка. Это воспитание, по-видимому, было одной из главных забот родителей и осуществлялось с большой заинтересованностью и твердостью. В то же самое время эта таблица показывает, что давали каждому ребенку: половина маисовой лепешки во время каждого приема пищи трехлетнему малышу, одна лепешка четырех– и пятилетнему, полторы лепешки ребенку от шести до двенадцати лет и две лепешки подросткам от тринадцати лет. Этот рацион был одинаков для обоих полов.

Если судить по этому манускрипту, воспитание мальчика от трех до пятнадцати лет было возложено на его отца, а воспитание девочки – на ее мать. Очень вероятно, что таково было положение вещей в семьях со скромным достатком, так как судьи и важные чиновники, очевидно, не имели достаточно времени для воспитания своих детей лично. Кроме того, как мы увидим чуть позже, роль семьи в воспитании обычно сходила на нет значительно раньше.

Картинки в «Кодексе Мендоса» также показывают, как были одеты дети. Иногда мальчики до тринадцати лет носили небольшой плащ, завязанный у плеча, но не носили мацтлаль; только после тринадцати лет, в начале возмужания, они появлялись в набедренной повязке. С другой стороны, маленькие девочки носили обычную рубашку с самого начала и юбку, которая хотя и была сначала короткой, очень скоро удлинялась до лодыжек.

В

течение первых лет жизни ребенка воспитание со стороны родителей ограничивалось добрыми советами (на картинке виден голубой завиток, слетающий с их губ; голубой – цвет драгоценного камня) и демонстрацией того, как выполнять несложную работу по дому. Мальчики учились носить воду и дрова, ходить на рынок со своим отцом и выбирать кукурузу, рассыпанную на земле. Маленькая девочка наблюдала, как прядет ее мать, но не получала веретена в руки, пока ей не исполнится шесть лет. В возрасте от шести до четырнадцати лет мальчики учились ловить рыбу, управляться с лодками на озере, в то время как девочки пряли хлопок, подметали дом, перемалывали маис на метлатле и, наконец, начинали учиться работать на ткацком станке, очень хрупком приспособлении, существовавшем в доколумбовской Мексике.

Это было в высшей степени практичным воспитанием, к тому же очень суровым: наказания сыпались на ленивого ребенка, который получал от родителей царапины от колючек агавы, или они заставляли его дышать разъедающим дымом костра, в который был высыпан красный перец. Видимо, мексиканские воспитатели были большими поклонниками «железной руки».

Тем не менее, согласно «Кодексу Мендоса», в пятнадцать лет юноши могли поступать либо в кальмекак, либо в храм, либо в монастырь, где они вверялись в руки жрецов, либо в школу под названием тельпочкалли («дом молодых людей»), которой руководили учителя, выбранные среди опытных воинов. Но здесь документ вступает в противоречие с самыми авторитетными текстами. Кажется несомненным, что домашнее воспитание заканчивалось значительно раньше. Некоторые отцы посылали своих детей в кальмекак, как только они научались ходить; в любом случае в школу они начинали ходить в возрасте от шести до девяти лет.

Как мы уже видели, перед семьей открывались две возможности: кальмекак и тельпочкалли. Теоретически кальмекак предназначался для сыновей и дочерей высокопоставленных лиц, но туда принимали и детей торговцев, а у Саагуна есть отрывок, в котором говорится, что, видимо, и дети из простых семей могли ходить туда. Это предположение подкрепляется тем фактом, что верховные жрецы «избирались независимо от их происхождения, а принимая во внимание только их моральные устои, их деятельность, их знание вероучения и чистоту их жизни»; и все же для жреца обязательным условием было получение образования в кальмекаке.

В Мехико было несколько кальмекаков, каждый из которых был прикреплен к конкретному храму. Во главе их администрации стоял Мешикатль теоуацин, «главный викарий» мексиканской церкви, который был ответственным за воспитание в них мальчиков и девочек. С другой стороны, в каждом округе было несколько тельпочкалли, которые управлялись тельпочтлатоке, «учителями молодых людей», или ичпочтлатоке, «учительницами девочек»; и те и другие не имели отношения к религии, а были просто чиновниками.

В целом образование, полученное в кальмекаке, готовило учеников либо к деятельности жреца, либо к высоким государственным должностям. Оно было жестким и суровым. Из тельпочкалли выходили обычные граждане, хотя это не мешало некоторым из них достигать самых высоких рангов, у его учащихся было значительно больше свободы, и с ними обращались не так сурово, как с учащимися в религиозных школах.

Ночи не проходило, чтобы сон учащихся кальмекака не был прерван. Им приходилось вставать в темноте и идти в горы поодиночке, чтобы воскурить фимиам богам и окропить своей кровью из ушей и ног колючки агавы. Их заставляли часто соблюдать строгие посты. Им приходилось много трудиться на землях храма, и их жестоко наказывали за малейшую провинность.