Ад идет с нами
Шрифт:
В отличие от обычных солдат, с репликантами практически не возникало проблем. А те проблемы, что иногда случались, носили совершенно иной характер и, по мнению офицеров, непосредственно командующих репликантами, происходили исключительно по вине разработчиков, усиливших природную агрессию модели “Арес”.
Но сейчас... Сейчас речь шла о прямом нарушении запрета на внеслужебные отношения с людьми. Дисциплинарный проступок для человека, для репликанта это могло стать первым шагом на пути неподчинения. Пути, в конце которого все они умоются кровью.
С другой стороны, в происходящем была изрядная вина командования. Они сами отдали репликантам приказ выходить в город и наладить общение с местным населением. Штамповки могли трактовать противоречие в пользу ослабления или отмены старого запрета. Да и Идиллия – не лучшее место для спуска репликантов с поводка. Местные, как в старой шутке, трахали всё, что движется, а что не движется – расшевеливали и трахали. Чего греха таить, Стражинский и сам не отказывал себе в удовольствии проводить свободное время в объятьях местных “спутниц”. Если идиллийка-тех применила на штамповке феромоны – у того практически не было шансов сохранить дистанцию.
Первым порывом комбрига было разогнать к чёртовой матери всех идиллийцев, пока их тяга к забавам не привела к беде. Но рассудок удержал Стражинского от неразумного поступка. Во-первых, несмотря на слабую дисциплину, идиллийцы были высококлассными специалистами, которых всегда не хватало. Во-вторых, что толку выгонять аборигенов с базы, когда репликанты ежедневно разгуливали по туристическому кварталу?
Комбриг налил в стакан фруктовый сок и подошёл к окну. “За окном шёл дождь и пехотная рота” – некстати вспомнилась ему древнейшая шутка при виде солдат, марширующих на обед под ласковым идиллийским дождиком. Настроение, правда, от этого не поднялось. Нужно было как-то разобраться в сложившейся ситуации и, если это стало реально проблемой, как-то её решить.
Стражинский сделал глоток, задумчиво глядя поверх крыш жилых модулей.
“А в чём, собственно, проблема?” – подумал он. – “Идиллийка затащила в постель штамповку. Предсказуемо. Но были ли у этого события негативные последствия?”
Для решения этого вопроса комбриг вызвал к себе Тайрелла и Савина.
Майор Савин сообщил, что замечаний к РС-355420 не имеет, служебные обязанности репликант выполняет без нареканий. Ну а чем тот занимается в свободное время – майору откровенно пофиг, если в этом нет ничего криминального. О чём Савин прямо заявил начальству. И добавил, что гораздо больше его интересует какого рожна личинка офицера, – этот недоразвитый эмбрион славы, ещё вчера на экзаменах в училище трясшийся от ужаса, – прыгает через голову командира батальона.
А вот корпората событие крайне заинтересовало. Он до того утомил комбрига вопросами о деталях отношений репликанта с идиллийкой, что был послан к Дюрану, как склонному собирать сплетни о чужой личной жизни. Идею поговорить с лейтенантом Тайрелл воспринял с таким энтузиазмом, что впору было посочувствовать Дюрану.
– На самом деле я наблюдаю положительную динамику как всех единиц, составляющих вашу бригаду, в целом, так и рядового РС-355420 в частности. После травматической ампутации руки он демонстрировал состояние, близкое к посттравматическому синдрому, однако недавно вернулся к норме за короткий срок.
– Хотите сказать, что общение с местными пошло на пользу штамповкам? – уточнил комбриг.
– На первый взгляд да, – подтвердил корпорат. – Но во что это выльется в будущем... Для прогноза не хватает данных. Предлагаю оставить эту, и другие выявленные особи, под наблюдением. Мне необходимо изучать ситуацию в динамике для построения точного прогноза. При любой угрозе неподчинения или мятежа мы сразу же утилизируем дефектные особи.
– Если раньше нас всех не утилизируют союзовцы, – усмехнулся Савин.
– Тогда проблема потенциального восстания репликантов решится сама собой, – хмыкнул комбриг.
Отпустив корпората и майора, Стражинский устроил нахлобучку Дюрану за то, что тот вместо выполнения своих обязанностей лезет в штаны репликантам. Затем настала очередь Чимбика – ему полковник “вкрутил фитиль” для профилактики, чтобы сержант получше следил за личным составом, который начал забывать своё место.
Но если Чимбик отделался нотацией, то для Дюрана всё закончилось куда плачевнее. Савин, разъяренный тем, что лейтенант подал рапорт напрямую комбригу, внаглую проигнорировав существование командира батальона, в котором служил репликант, не стал спускать подобную наглость. Выловив лейтенанта у боксов, майор провёл с ним краткую воспитательную беседу, после которой Савин отправился попить кофе в столовую, а Дюран – в медсанчасть: вспоминать о субординации, лёжа на койке.
На утреннем разводе Стражинский, оглядев выстроившиеся на плацу подразделения, сказал:
– А теперь о технике безопасности. Все знают, что случилось с лейтенантом Дюраном? Для тех, кто не знает: лейтенант Дюран пренебрёг элементарными мерами безопасности в жарком климате, передвигаясь по расположению части без головного убора, вследствие чего получил солнечный удар и упал. При падении лейтенант Дюран получил вывих руки, перелом нижней челюсти и носа. Поэтому напоминаю: по солнцепёку без головного убора не шастать! Во избежание травматизма!
По рядам прокатился сдавленный смех. О том, каким образом Дюран получил “солнечный удар” на самом деле, вся бригада благодаря “солдатскому радио” узнала едва ли не раньше, чем пострадавшего доставили в медсанчасть. Огромный лиловый фингал на лице лейтенанта, формой подозрительно соответствующий кулаку Савина, указывал, что солнце поразило Дюрана прямо в глаз.
Сам Савин, слушая шепотки сослуживцев, понял, что от прозвища “Солнышко” ему теперь не отделаться до самой пенсии. Да и не факт, что и на пенсии избавится. Армейские прозвища имеют привычку прилипать намертво.
Не до смеха было лишь репликантам. Каждый думал о том, чем всё это закончится для Брауни и Сверчка, если тот тоже попадётся. В их судьбах репликанты видели отражение собственного будущего.
– Я убью Дюрана, – ровным, безэмоциональным голосом тихо произнёс Брауни. Так, что слышать его могли только те, кто стоял рядом. – Как только представится возможность.
Никто не возразил.
– Я в деле, – тихим ровным голосом сообщил Стилет.
Он хотел добавить ещё что-то, но по ушам ударил низкий, басовитый рёв тревожной сирены.