Ад находится у океана
Шрифт:
Эва ускорил шаг и не заметил, как буквально влетел в столовую. Отовсюду доносились гомон, смех и скрип вилок. Казалось, пятые, шестые и седьмые классы уничтожали мировые запасы блинчиков самых разнообразных начинок. Солнце, бившее в высокие окна, высвечивало жующие, фыркающие и хохочущие физиономии.
Над поверхностью голов показался довольный Лёва. Уголок рта весь в джеме.
– Эв! Эва, чтоб тебя! Давай скорей! Твоя порция под моей защитой! Но половинка одного блина моя, да?
– Ешь всё! – отозвался Эва, не сводя глаз со столов.
Сегодня
Эва посмотрел на стаканы с мутно-коричневой бурдой, перетекавшей в чавкающие рты, и его чуть не вырвало. С недавнего времени он полностью отказался от молока. У него не имелось внятного объяснения этому, кроме инстинктивного убеждения, что с молоком что-то не так. Казалось, теперь оно зажигало проволочки накаливания, протянутые по всему телу. После молока хотелось… пакостить.
И сейчас вся столовая накачивалась этим желанием напакостить кому-нибудь. Но чего-то не хватало, недоставало малости. Словно кто-то пролил бензин и теперь метался в поисках спичек.
«Это мысль, – вдруг понял Эва. – Спичка, которой не хватает, чтобы все сошли с ума, – это мысль. Не обида, не злость, а чья-то мысль».
На мгновение ему показалось, что он сумеет отыскать эту мысль в себе. А это до чертиков перепугало его: не хотелось, чтобы такая орава в мгновение ока свихнулась. Обожали здешние крикуны «бензиновое молоко» или нет – будет лучше, если все спички останутся рассованными по карманам.
«Прославься, Эв, или они убьют меня».
Эва поискал взглядом Вики. Что она имела в виду? Ей и впрямь кто-то угрожает? Он ахнул. А если она тоже видит каких-нибудь страшных образин и тоже вписывает их в тетрадь, лишь бы они отвязались?
«Нужен подвиг, Вики? Хорошо, будет», – твердо решил Эва.
Наконец он увидел то, что отстраненно высматривал.
В дальнем углу зала находились обеды для учащихся из малоимущих семей. Эва ни разу не видел, чтобы к этим столам кто-либо наведывался. Все так называемые малоимущие добирались в школу на автомобилях с личным водителем и без проблем покупали в школьном кафетерии всё, что им требовалось.
Сейчас у столов находился одинокий мальчик, жевавший со скучающим видом кусочек блина. Худой. С темными кругами под глубоко посаженными глазами. Поставив левую ногу на скамью, он оперся на коленку и безразлично орудовал вилкой.
Заметив приближение Эвы, мальчик произнес:
– Только не пей эту дрянь, Эв. Мой желудок подсказывает, что молоко для нее надоили у батареи отопления.
Эва сдавленно хохотнул:
– Знаешь, мой желудок того же мнения. Но он еще и к заднице прислушивается. А там тоже что-то не особо довольны.
На этот раз хохотнул мальчик. Впрочем, лицо его всё равно осталось таким же безжизненным и пустым.
– Ты знаешь, как меня зовут? – осторожно спросил Эва.
– Все знают, как зовут ребенка с красной тетрадью, сына Психопата. Без обид.
– Без обид. – Эва слышал, как отца потчуют за спиной, и не горел желанием защищать вспыльчивого родителя. – А ты? Как твое имя?
– Гелий. Только не как газ, а как греческий царь. Сирота. – Мальчик показал на переполненные тарелки и стаканы: – Кому-то же должно было это в итоге понадобиться, правильно? Только не пей эту дрянь, – повторил он. – У меня дурное предчувствие. У меня теперь всегда дурное предчувствие.
После этого мальчик положил вилку на край стола и ушел, опустив голову. У Эвы болезненно сжалось сердце. Он и забыл, что эти столы не только для выпендрежников, чьи отцы и матери разбирались в бумажных махинациях.
Секундой позже Эва набросился на «бесплатное угощение». Да так, словно за душой у него ничего не было: ни завтрака, ни родителей.
6
Симон, выпучив глаза, смотрел на Эву Абиссова и не мог надышаться. Лопатки мальчика, торчавшие под синенькой рубашкой, то поднимались, то опускались, когда руки подносили к голове вилку с бесформенным куском обжаренного теста, сочащегося начинкой, или стакан с кофейным напитком.
Учитель обществознания едва сдерживал радость. Тремя минутами ранее он тащился за Эвой по школьному коридору, а потом и по столовой, будто полуспущенный воздушный шарик на ленточке. Стоило отвернуться, и накатывала тошнота. Ученики, столы, лужицы кофейного напитка – Симон ничего не замечал.
Сейчас, когда они оба наконец остановились, всё поменялось в лучшую сторону. Освежающий ветерок задувал под воротник и охлаждал тело. Пот на лбу высыхал как по мановению волшебной палочки. Воздух казался невероятно вкусным и прохладным, будто шоколад из холодильника.
Внезапно тошнота вернулась – налетела всепоглощающим шквалом мировой дурноты. Теперь Симон не сомневался, что схватил тепловой удар, или солнечный, или оба сразу.
Бросив на Эву короткий взгляд, он сорвался с места. Пулей вылетел из столовой и, не разбирая дороги, помчался по коридору. Перед глазами маячил образ Эвы Абиссова. И образ раздувался, покрываясь жирными лишаями, сочащимися коричневой жидкостью. У столов фыркала и насыщалась невообразимая тварь, проглотившая мальчика. Воображение не скупилось на подробности, вырисовывая их всё четче и четче.
Подвывая от ужаса, Симон резко повернул за угол и врезался в чье-то плечо.
– Симон Анатольевич, вы не в себе? Ваше счастье, что вы налетели на меня, а не на какого-нибудь лоботряса, нахватавшегося от отца принципов школьного образования. Что случилось?
На Симона с раздражением смотрел Савелий Абиссов, завуч по учебно-воспитательной работе. Не изменяя своему вкусу, Абиссов носил синий блейзер, однотонную рубашку, идеально выглаженные брюки и темно-коричневые кожаные мокасины. Хмурясь, он потирал правое колено, хотя удар, насколько помнил Симон, пришелся ему в плечо.