Ад уже здесь
Шрифт:
— Варяг! — продолжал свои восклицания Вячеслав. — Почему вы от дополнительных бомб отказались, а?!
— Слушай, не мешай мне. Я занят, — зло пробубнил Яхонтов, пытаясь сосредоточиться.
— Колян, а ты чего молчишь?! — Сквернослов обратился к Васнецову.
— А что мне, как ты орать? — равнодушно произнес лежавший на кровати Николай, задумчиво глядя в белый потолок.
В помещение кто-то вошел. Все, кроме Яхонтова, посмотрели в его сторону. Это был Людоед. Его спортивный костюм, который выдали рейдеры всем после задержания, сменился на новый черный мундир, точно такой, как у хозяев этого убежища.
— Поздравьте меня с обновкой, — ухмыльнулся он. — Морпеховский ПШ мне больше нравился, конечно. Но он уже свое отжил. Особенно после радушной
— Я надеюсь, ты не решил остаться со своими коллегами? В братство ихнее не обратился за такой щедрый подарок? — Варяг наконец посмотрел на него.
— Нет, конечно. Я с вами, не волнуйся, — вздохнул Крест, садясь на стул. Затем он приложил к губам палец и молча указал на висевший радиоприемник.
Яхонтов поднял бровь, покрутил ладонью возле уха и тоже кивнул на радио. Людоед в ответ молча качнул головой. Эти жесты, видимо, значили, что рейдеры постоянно прослушивают помещение.
— Ты почему от бомб отказался, что они предложили? — резко спросил Вячеслав.
Крест внимательно посмотрел на Сквернослова, затем хмыкнул, покачав головой, и ответил:
— По той же самой причине, по которой в группе не должно быть женщины.
— Я не понял?!
— Вот в этом твоя беда, Славик.
— Да ты толком объясни, черт тебя дери!
— Соблазн, — сказал Людоед. — Что такое соблазн в таком деле? Ну, у нас не одна атомная бомба, а две. Три. И что тогда? В пути встретим еще утырков разных типа людоедов, бандитов, молохитов, вандалов… И к каждому придет соблазн. Ведь так легко и просто избавиться от врага, превратив его в пепел. Не напрягаясь. Не тратя сил и патронов. Надо только отойти подальше и взорвать. Разве нет?
— А если для дела надо? Ну, мало ли какие обстоятельства?! А?! — Вячеслав не унимался и продолжал наседать на Людоеда.
— Для дела надо? — Илья медленно поднялся и сделал два шага к Сквернослову. — Для дела, говоришь, надо? — Он схватил Славика за ворот и заорал: — Ты забыл, в каком мире живешь?! Ты забыл, что этот мир сделало таким?! Соблазн, мать твою! Такие вот бомбы! Дурные головы!
— И ты! — Вячеслав оскалился, обличающе глядя в глаза Илье. — Ты! Ты ведь жал на кнопку! Ты и такие, как ты…
Получив головой в переносицу, Сквернослов рухнул на кровать и схватился руками за лицо.
— Сука…
— Да, — спокойно произнес Крест. — Я нажал на кнопку. Не первый. Но это уже роли не играет. Я нажал на кнопку. И именно поэтому я говорю, что больше никаких бомб. Я ведь знаю, каково это. Это ведь я чувствую, как вокруг меня, словно смерч, кружатся души невинных жертв всего того безумия, которое подвело меня к такому выбору. И я о своей ответственности не забывал ни на секунду. И это бремя мне нести, не тебе, сосунок. Именно поэтому я имею право говорить. Больше никаких бомб. Только одна, как неизбежное зло. И то на случай, если иного способа ликвидировать ХАРП не будет. Не во имя истребления, а ради жизни. Только одна бомба, и никакого выбора. Никакого соблазна. Никаких взрывов, ни в моей стране, ни в другой, быть больше не должно. Потому что все это — наша планета. И другой не будет и быть не может. И шанс у нас только один. Поэтому не надо искушать судьбу. Оппенгеймер сказал уже после того, как ядерное оружие испытали на мирных людях: «Мы сделали работу за дьявола». И надо было видеть его глаза, которые сохранила кинохроника, чтобы понять, какую жуткую истину он осознал. Заигрались интеллигентные ученые. Разве только Нильс Бор и Клаус Фукс чувствовали ответственность и отдаленно понимали, к чему все идет, и хотели что-то сделать наперекор. Да тебе эти имена ничего не скажут. Но смысл, что заигрались люди. И в этом тот самый соблазн. И не надо испытывать себя такими соблазнами. И таких обстоятельств, в которых без ядерного оружия не обойтись, просто не может быть. Все, что противоречит этому утверждению, лишь следствие человеческой слабости и глупости. А слабым быть нельзя. И надо умнеть.
— Ты ему так нос сломать мог, — вздохнул Варяг.
—
— Поздравляю. — Яхонтов улыбнулся. — За какие заслуги?
— За то, что выжил. За то, как подкорректировал за эти годы черный список, что в моем красном блокноте. За то, во что ввязался с вами.
— А чего не генерал? — спросил Николай.
— Тут уже есть генерал. Зачем еще один, хоть и на временном постое? Я и так своенравный очень. — Людоед устало оперся о стену и вздохнул. — Я спросил у них насчет администратора Вавилона. Знают ли они, что он в черном списке. Да и не могут они этого не знать. Блокноты с черным списком есть ведь у каждого.
— И что?
— Знают. Объяснили мне, почему его никто не убивает. Его в список кураторы наши тогда внесли не по политическим и идеологическим соображениям. И не из соображений правосудия. Просто тот, кто составлял список, имел к этому человеку личные счеты. Администратор, будучи весьма преуспевающим и зажиточным человеком в те времена, с легкостью увел у него жену. Вот и вся подоплека. Нет у нас веских оснований его убивать. Вот уж действительно, если красота спасет мир, то погубит мир брючный интерес… Ладно. Лирика все это. Сейчас надо отдохнуть хорошенько. Такого комфорта может уже не предвидеться больше. Так что надо воспользоваться. Завтра выдвигаемся к Катину городу. Они формируют конвой. До самолета с нами пойдет группа на двух луноходах. Покажут место. У нас есть… — Он посмотрел на наручные часы и лениво улыбнулся. — Слушай, Варяг, это напоминает старые добрые времена, да? Когда наша жизнь во многом зависела от времени. Помнишь? Без часов никуда. Время, время, время. Рабочий день. Редкие выходные. Все куда-то спешат. Чего-то хотят успеть. Сам торопишь календарь, чтоб скорее отпуск настал. Думаешь: ух сколько дел за отпуск сделаю. А потом с ужасом замечаешь, что в отпуске время уходит, как вода сквозь пальцы. С дикой скоростью. И вот осталось пять дней. Два дня. И завтра на службу. И понимаешь, что столько не успел. И снова ждешь год. И снова время, время, время… Часы тикают. Жизнь проходит. А потом все кончилось. И у тех, кто выжил, времени стало бесконечно много. И часы не нужны. Не надо спешить. Только найди теплый ночлег и чем прокормиться. Найди оружие, и все. Время остановилось. Только ночь и сумеречный день. А в метро, когда я там жил, не было и этого. Но мы-то теперь понимаем, что фактор времени никуда не делся. Мало его. Очень мало. Верно?
Яхонтов задумчиво закивал головой.
— Н-да. Все так. Только ведь это для тех, кто сам себе предоставлен, времени нет. У нас в Надеждинске, например, существует трудовая повинность. Надо работать, чтобы выживать. День расписан по часам. Да и в конфедерации вашей тоже так. Но знаешь, для меня было наоборот. Выходные, отпуск тянулись так долго. Я всегда торопил время, чтоб поскорее вернуться на службу. На родной аэродром. К своему МиГу. С нетерпением ждал той минуты, когда взмою к облакам. В небо. — Он слегка запрокинул голову и мечтательно уставился в потолок. — Это не передать, Илья. Это такое счастье. Я очень любил свою службу. Ты не представляешь, что такое для летчика разлука с небом. Что такое видеть, как гниет на стоянке твой самолет.
— Да, Варяг, ты был одним из немногих, кому посчастливилось иметь работу по своему естеству. Это здорово, когда любишь свое ремесло. Тогда и жизнь полнее и дольше. Всегда завидовал летчикам и космонавтам… Н-да… Бедные Юра и Андрей… — Людоед вздохнул. — А ведь физики тоже свое ремесло любили. Все время тратили на познания тайн атома. Смастерили урановую бомбу. Потом плутониевую. Потом им вздумалось поджечь дейтерий. Никак остановиться не могли… И Ферми сказал после первого взрыва: «Какая интересная физика». Что бы он сейчас ляпнул, интересно? Ну да ладно. Чего уж теперь… Ну что, Варяг. Теперь ты готов тряхнуть стариной и воспользоваться своим ремеслом?